В зеленой долине, стиснутой с двух сторон высокими лесистыми холмами, мирно щипали траву десятки молодых гусей, еще не достигших размера взрослого гуся. Они выглядели ребячливыми и кроткими.
«Эти милые молодые гуси вылупились из яиц совсем недавно, в начале весны, — продолжал свое повествование Марик. — И ни один из них не подозревает, почему их хозяева так нежно и любовно о них заботятся. Ведь они еще не прожили на свете и года, откуда же им знать про веселый осенний праздник святого Мартина, во время которого каждый немец имеет право на ароматную порцию печеного гуся, фаршированного яблоками и каштанами? Но иногда в мирном гусином обществе вспыхивает немотивированная тревога».
При этих словах Марика один из гусей, как по команде, вытянул шею вперед и вверх и начал с громким гоготом хлопать крыльями. Услышав его гогот, несколько других гусей в разных концах долины тоже вскинули головы и захлопали крыльями. В ответ первый гусь, все так же гогоча и рассекая крыльями воздух, двинулся мимо своих беззаботно пасущихся собратьев вверх по течению быстрого ручья, бурлящего в центре долины. Несколько гусей последовали за ним, оглашая воздух трубными криками и хлопаньем крыл. Их поступательное движение постепенно увлекало за собой все новых и новых соучастников, присоединяющихся к общему хору, и через пару минут мирная стая превратилась в боевой отряд, отважно марширующий под звук собственных фанфар.
«Га-га-га!» — слаженно и звонко кричали они, все, как один, полные решимости постоять за свою жизнь, и дружно отбивали гусиный шаг. Распахнутые крылья полоскались на ветру, как флаги.
«Мы требуем отменить праздних святого Мартина! Долой праздних святого Мартина!» — перевел их боевой клич Марик. Но гусиной решимости хватило ненадолго. Сперва один гусь отвлекся и, наклонив шею, клюнул какое-то зернышко, мелькнувшее среди стеблей, за ним второй, и вот уже весь боевой отряд, позабыв о своих гражданских правах, растекся по берегу ручья в поисках подходящей травы.
«Представление окончено, бунт рассосался сам собой, — сказал Марик и выключил проектор. — Теперь уже ничто не помешает испечь их в день святого Мартина».
Габи глянула н часы и ахнула, — все они опаздывали, она на концерт, Бобби и Марик на суд. Оставив на столе гору грязной посуды, они помчались вниз, к машине. «Ни пуха, ни пера!» — крикнула Габи Марику на прощанье и, остро чувствуя свою вину перед ним, поцеловала колючий рыжий ежик у него на макушке.
«Давно ваша жена знакома с покойным?»
«Около трех недель».
«А точнее?»
«Вам число назвать? Числа не помню».
«Где они познакомились?».
«На вечеринке у наших друзей».
«А до того они не были знакомы?».
«Нет».
«Вы думаете или знаете?».
«Конечно, знаю».
«Муж не всегда осведомлен, с кем его жена знакома, с кем нет».
«Что вы хотите этим сказать?».
Пшеничные усы, наглые славянские глаза в косой прорези век, — прошу пане, матка боска! — хоть иврит и натуральный, но бабушка, похоже, была не без греха. Вот о бабкиной нравственности бы и заботился, а не о нравственности моей жены. Полицейский прочел дерзость в глазах, вспыхнул сердито, но границ не перешел, только перо быстро-быстро забегало по странице, выводя загогулины справа налево. «Почему левой рукой?» — отвлекся Дунский некстати и прослушал вопрос.
«Простите?».
«Каков был характер отношений между вашей женой и покойным?».
Думаешь, как у твоей бабушки с польским хлыщем из Быгдоща? Так вот, хрен тебе, матка боска, — это про себя, а вслух смирней смирного:
«Она читала его стихи на литературных вечерах».
«Почему именно она?».
Действительно, почему именно она?
«Странный вопрос — она актриса, это ее профессия».
«У нее был контракт?».
«Вы как-то слишком уж по-деловому. Мы, русские, не так меркантильны».
«А покойный платил ей?».
«Что-то, кажется, платил».
«И вы не интересовались?».
«Я в денежные дела своей жены не вмешиваюсь».
«Вы, что, ведете раздельное хозяйство?».
«Вы, надеюсь, о женской эмансипации слышали? Или не приходилось?».
Дерзость пропустил мимо ушей, даже глазом не моргнул.
«Изложите, пожалуйста, подробно, как это произошло, что покойный предложил вашей жене читать его стихи на литературных вечерах».
Куда копаешь, вельможный пане? Дело хочешь на меня сшить? Так выкуси — хрен накопаешь!
«Почему вы меня об этом спрашиваете? Ее и спросите».