Дунский прикрыл глаза и представил себе, что произойдет, если он это сделает. Дряблое жирное тело выгнется дугой, брызги полетят во все стороны и голова попытается вырваться из-под прижимающей ее руки. Главное, не поддаваться состраданию и не позволять голове вынырнуть на поверхность. Тогда через минуту все стихнет, — и голова, и тело, и испепеляющая ревность, терзающая Дунского со дня появления поэта в его жизни. Он открыл глаза и протянул руку к розовому кружку, призывно сверкающему в обрамлении влажных кудрей.
Но ничего не произошло — рука застыла на излете и замерла, окаменев. Дунский поспешно проверил свои душевные резервы и с горечью убедился, что он не способен совершить это простое действие. Даже если он осмелится погрузить голову поэта под воду, он не справится с ужасом перед извивающимся под его рукой живым существом, не желающим умирать. У него для этого кишка тонка! Потому что он ничтожество, ни на что не годный интеллигенский мозгляк.
И вообще, зачем он здесь, в этом душном номере с грязноватыми шторами и пластиковыми стульями? Он рванулся к двери — раз уж он не сумел ни застигнуть Перезвонова с Габи, ни утопить к чертям, так прочь отсюда! И поскорей! Он хотел захлопнуть за собой дверь, но дверь не пожелала захлопываться, а с легким скрипом поползла обратно, образуя неширокую щель, через которую виднелась смятая пустая постель. Дунский ухватился за ручку и хлопнул дверью опять, но не с размаху, как в первый раз, а медленно и осторожно. Все равно замок не щелкнул — похоже, хитроумная отмычка повредила его механические внутренности. Дунский попробовал еще раз с тем же результатом, и плюнул — пусть дверь остается приоткрытой, какая разница?
Он легко сбежал по лестнице, пересек вестибюль, даже не взглянув на спящего привратника, и, отворив входную дверь, выскочил на улицу. Входная дверь захлопнулась за ним без всяких осложнений. Чтобы убедиться в этом, он все же подергал дверную ручку — все было в порядке, видимо, отмычка обошлась с ее замком не так сурово, как с перезвоновским.
Ритуля уже четверть часа сидела в машине, соображая, как ей быть. Ночной звонок Перезвонова был настолько неожиданным, что она даже не успела придумать какую-нибудь правдоподобную ложь для Бори. Пришлось сказать ему мужскую правду, — дескать, знаменитый гость позвонил, чтобы попрощаться, так как завтра улетает к себе в Париж.
«Почему так поздно?» — справедливо полюбопытствовал Боря.
«У него было выступление в Иерусалиме и он только-только вернулся», — с облегчением выложила Ритуля фактическую часть разговора, ловко утаив остальное, благо какая-то неведомая сила предостерегла ее брать трубку в спальне, и она, заслышав телефон в такое неурочное время, выскочила в гостиную.
Боря, конечно, это тоже заметил и с наигранным равнодушием поинтересовался, почему она не стала разговаривать при нем.
«Я думала, ты уже заснул и не хотела тебя беспокоить», — отважно солгала она в ответ. А что еще оставалось делать? Не рассказывать же ему о приглашении Перезвонова, одновременно дерзком и лестном? Боря последнее время и без того стал придирчив — то ли заприметил ее метания, то ли сам устал от их слишком гладко накатанного существования. Но сейчас он сделал вид, что не заметил фальши в ее голосе, погасил свою лампочку и зарылся носом в подушку.
Что ж, можно было считать, что проблему Бори она временно решила. Правда, оставалась нерешенной главная задача — как потом объяснить мужу ее непривычно раннее исчезновение? И Ритуля отважилась на рискованный шаг — она проснулась ни свет, ни заря, наспех навела марфет, наспех выпила чашку кофе и выскользнула из квартиры, пока Боря досматривал предпоследний сон. Ей было ясно, что все эти действия потребуют от нее объяснений позже, но она запретила себе думать об этом сейчас — ко времени Бориного возвращения с работы Перезвонов уже благополучно отбудет в Париж и его тема перестанет быть актуальной.
Однако, сидя в машине, припаркованной на маленькой площади перед отелем, она все же слегка пришла в сознание и постаралась уменьшить риск разоблачения. Во-первых, она сообразила, что нельзя оставлять такую улику, как машина, перед входом в отель — значит, лучше припарковаться не здесь, а где-нибудь за углом. В такой ранний час это было не слишком сложно, но оставшись без спасительного прикрытия автомобильного панциря, Ритуля неожиданно почувствовала себя голой и уязвимой. Теперь каждый встречный мог ее опознать и спросить, какого черта она здесь ошивается.