«Похороны? — удивленно поднял брови адвокат Гинзбург, выигравший за свою долгую жизнь немало скандальных процессов, как объяснили Габи сведущие люди, которые посоветовали ему позвонить. — Я не знал, что убитого гражданина Франции решили похоронить в нашей стране».
«Да нет, совсем не его. А мальчика, студента … он повесился прошлой ночью, то есть не прошлой, а этой….» — попыталась объяснить Габи и неожиданно для себя самой обрушилась, рухнула, провалилась в омут неудержимой истерики. Она билась головой о полированный адвокатский стол и рыдала так отчаянно, так безутешно, словно в душе ее прорвало какой-то шлюз.
А ведь она не пролила ни единой слезинки ни когда снимали с крюка холодное тело Марика, ни когда Дунского увезли в полицейской машине. Ни когда до нее дошло, что Перезвонова убили — она не решалась сказать, «убил Дунский», но ведь кто-то же убил! Подумать только, несколько часов назад он был еще жив, хватал ее за плечи, обижался, дышал в лицо водочным перегаром, а теперь больше не обижается и не дышит ничем. За этот месяц она слегка разочаровалась в нем, — он оказался мельче, пошлее, чем она его представляла, но ведь совсем недавно она им восхищалась, обожала, учила наизусть его стихи. Из-за которых и случился весь этот кошмар!
Лицо знаменитого адвоката не дрогнуло от ее рыданий, а сердце и подавно. Он спокойно вытащил из пачки клинекса душистую бумажную салфетку и протянул ее Габи. Поскольку она салфетку не взяла, он, брезгливо поморщившись, попытался утереть ей нос, но когда и это ее не остановило, он опустился в свое шикарное кресло и стал пережидать бурю.
Постепенно рыдания Габи утихли, она подняла упавшую на пол салфетку, сама утерла себе нос и еле слышно выдавила из себя: «Простите, пожалуйста».
«Можно приступать к делу?», — как ни в чем ни бывало осведомился Гинзбург.
«Разумеется. Я ведь для этого и пришла к вам».
«А я было подумал, что вы пришли поплакать у меня на плече. Не советую плакать долго — надеюсь, вы знаете, что каждый час моего времени стоит 200 долларов».
От этой скромной цифры в голове у Габи окончательно помутилось, а от дальнейших слов знаменитого адвоката ничуть не просветлело. Хоть он пока лишь поверхностно познакомился с делом, сообщил Гинзбург жизнерадостно, по всем данным получалось, что виновность Дунского была почти очевидной — не говоря уже о множестве отпечатков его пальцев в номере Перезвонова, два независимых свидетеля видели его входящим и выходящим из отеля непосредственно перед убийством.
«Два свидетеля? — ахнула Габи. — Среди ночи?»
«Один — привратник, что естественно. А другой, верней, другая — ваша подруга Рита. Именно она и обнаружила труп в ванной. — Тут в равнодушных глазах знаменитого адвоката впервые вспыхнуло некое подобие интереса. — Любопытно, что она там делала в такой час?».
Габи не поверила своим ушам:
«Ритуля среди ночи явилась к Перезвонову в отель и обнаружила его труп в ванне? Вы хотите сказать, что он ждал ее, лежа в ванне?».
«Ждал или не ждал, не знаю, но она его там нашла».
«Голого, без одежды?»
«Чему вы удивляетесь? В ванне обычно лежат без одежды. Но хуже всего, что в кармане вашего супруга нашли при обыске хитроумную отмычку, с помощью которой он открыл как дверь отеля, так и дверь номера. Из-за этой отмычки простое убийство сразу превращается в убийство с заранее задуманным намерением».
Единственным путем если не выигрыша дела, то хотя бы смягчения степени наказания, Гинзбургу виделось спрямление кривой дуги убийства с заранее задуманным намерением в прямую линию убийства из ревности. Из великой ревности, сводящей человека с ума.
«Правда, у нас не Франция, где за сильную страсть могут и помиловать, но все же можно попытаться как-то повлиять на суровость приговора. Так что вам придется укреплять эту версию своими показаниями», — заключил он, предъявляя Габи счет за первый потраченный на нее час.
Покачиваясь на нетвердых ногах, она вышла из адвокатской конторы и прикинула, сколько времени понадобится, чтобы пешком дойти до дома. Получалось что-то около часа. Застрявшее прямо над головой солнце палило нещадно, а зажатый в кулаке счет внятно предупреждал о невозможности поездки на такси. И тогда она отказалась от всех своих принципов и поплелась к автобусной остановке — жизнь, все равно, потеряла смысл, и не стоило ею так дорожить.
Засовывая в сумочку счет на двести долларов плюс наценка на добавочную стоимость, она опять наткнулась на рукопись Дунского и, чтобы как-то скоротать время, принялась ее читать. По мере чтения волосы на ее голове вставали дыбом — когда он умудрился это написать?