Но отвязаться от Тамары оказалось непросто. Она вцепилась в Габи мертвой хваткой:
«Послушай, раз ты уже по жаре до самых ворот дотащилась, так хоть зайди, глаз кинь. Ведь у меня билет на самолет через неделю, на кого же я их, бедолаг, оставлю, — люди такие хорошие!».
«Да я, небось, ей тоже не подойду!», — фыркнула Габи, однако, охваченная каким-то странным безволием, прошла через чугунную калитку, по которой извивалась надпись «Вилла Маргарита». И повлеклась вслед за Тамарой вверх по выложенной неровными темно-красными плитками фигурной дорожке. По обеим сторонам дорожки расстилался гладко подстриженный бархатный травяной ковер, оттененный по краям высокими кустами с крупными глянцевыми листьями, теряющимися в розовой пене ажурных цветов. Трава и кусты дышали прохладой и благополучием — видно, их только-только полили из маленьких веерных поливалок, щедро разбросанных по всему зеленому склону.
«Не пугайся, поливалки — не твоя забота, — поспешно объяснила Тамара, перехватив взгляд Габи. — Ими компьютер управляет, когда надо, включает, когда надо выключает, по ним часы проверять можно. Так что будь спокойна, скажи только, как мать твою зовут».
«Сусанна, а вам зачем?».
Тамара на вопрос не ответила, занятая своими мыслями:
«Сусанна — красивое имя, это хорошо. Она жива еще?».
«Мама умерла в прошлом году, в Москве. Так я ее перед смертью и не повидала».
Габи хотела было себя пожалеть, но тут она увидела дом. И глазам своим не поверила. Это был не дом, а японская пагода и индийская гробница, слитые воедино. Его стены, облицованные неправдоподобно белой керамической плиткой, отражали солнечный свет с такой силой, что веки Габи сами собой охранительно опустились на глаза.
Но мимолетно увиденный образ остался под веками, увенчанный полусферой стеклянного купола, устремленного вверх, к небесам. Почти готический фасад был безупречно гладок, его не оскверняли ни нависающие нашлепки балконов, ни оттопыренные лепешки террас. Единственным нарушением его безоблачной гладкости были высокие стрельчатые окна, гармонично дополняющие общий облик храма неизвестной религии.
Еще не разлепив пораженных яростным светом век, Габи почувствовала внятный толчок в сердце — она хотела жить в этом доме. Неважно, в каком качестве, прислуги или домоправительницы, только бы укрыться за этими неподвластными окружающему зною стенами от превратностей своей причудливой судьбы и забыть, забыть, забыть проклятое прошлое.
Тем временем Тамара отперла своим ключом скрытый за белой панелью замок, и створки дверей из непрозрачного стекла беззвучно поползли в стороны.
«Белла! — крикнула Тамара на своем диковинном иврите. — Спускайся вниз, принимай новенькую!»
Габи с облегчением опустила увесистую тамарину сумку на упругий ворс расстилающегося под ногами алого ковра и огляделась. Даже поразивший ее в самое сердце внешний облик дома не подготовил ее к тому, что она увидела внутри. Тут не было ничего, наполняющего внутренности других домов — ни люстр, ни шкафов, ни столов, ни комодов. Заключенный в окружность алого кольца ковра, возносился под стеклянный купол густо-зеленый тропический сад, полный пения птиц и шелеста листвы.
«А где же люди живут?», — вырвалось у Габи, но ответа она не получила. Откуда-то сверху, из-за спины зацокали быстрые каблучки, и выкатили на алое поле ковра кругленькую женщину в круглых очках на приветливом круглом лице. Над очками мягко кудрявилась копна каштановых волос, скорее всего, крашенных. Габи ожидала чего-то совсем другого, подстать дому, — длинных ног, узких бедер и маленькой элегантной головки на высокой шее, охваченной ожерельем из крупного жемчуга.
Тамара подтолкнула Габи вперед, словно та упиралась: «Вот, привела себе замену».
«Где такую красотку взяла? В автобусе подобрала?», — глаза за укрупняющими круглыми линзами, очень светлые, почти прозрачные, в оправе темных ресниц, тоже скорее всего, крашенных, охватили Габи от сандалий до макушки с такой пронзительной проницательностью, что у той засосало под ложечкой — сейчас Тамара ляпнет: