В ходе сборов выяснилось, что, кроме платья, для побега совершенно необходимы предметы личной гигиены, косметика, маникюрные принадлежности, духи и лосьоны.
Я, наблюдая за торопливыми сборами, продолжавшимися уже несколько часов, нервничал и ждал, что вот-вот явится полиция и мне придется проводить время в спартанской обстановке кутузки, а не путешествовать в купеческой карете. Однако, пока все было тихо. Не поступали даже сведенья из кухни, где коротала длинную ночь полицейская засада.
Когда дело подошло к утру, на небе потухли даже самые яркие звезды, и богиня Аврора собралась выглянуть из-за горизонта, подготовка, наконец, благополучно завершилась. Дворник Ессей и кучер Ефим понесли во двор тяжелые сундуки и принялись прилаживать их к карете, Катя отдавала последние распоряжения ключнице Матрене, которую оставляла старшей в доме, я же зашел на кухню взглянуть как дела у полицейской «засады». Она еще физически существовала, но была уже не в силах осуществлять контроль над правопорядком. Всенощные бдения и гостеприимство кухарки сломили ее дух и силы. Прямо посередине кухни, на голом полу, храпели два мужика с привязанными тесемками мочальными бородами. Сама кухарка спала тут же на лавке, укрывшись бараньим тулупом. Путь к свободе оказался свободен, и я этим воспользовался.
Мы втроем разместились в просторной четырехместной карете, Ефим уселся на козлы и, удостоверившись, что все пассажиры устроились, пустил пару рослых битюгов в скорый лошадиный шаг. Жеребцы мощно потянули карету, и сооружение на колесах, заскрипев несмазанными осями, двинулось в дальнюю дорогу.
Глава 8
И опять мерно потекли немереные дорожные версты Российской империи под лошадиные копыта. Осенний путь не так весел, как летний. Утрами бывает холодно, и все кругом покрывается инеем, а то и мелкий снег начинает бестолково крутиться в воздухе, однако, пока не садится на землю, а, поплясав в тугих струях воздуха, куда-то исчезает. Еще не слетела окрашенная во все цвета радуги листва, но утренники студены, и лужи после вечернего дождя покрываются тонкими корочками льда.
Я, развалясь на мягких подушках, смотрю через стеклянную дверку на буйство осенних цветов северного леса, на дорогу, которая за прошедшие со времени моей последней поездки пятьдесят семь лет ничем не изменилась. Те же самые глубокие, разъезженные колеи, те же рытвины, колдобины и опасные для проезда мосты. Напротив меня сидят две прелестные женщины: Екатерина Дмитриевна и Марьяша, участницы опасного, рискованного побега.
Позади нас осталось без малого триста верст пути и до сих пор нет никаких намеков на погоню. Мы едем уже третьи сутки, дамы устали и жаждут тепла и комфорта. Я их развлекаю рассказами о «старине далекой», но и сам не против отдохнуть, помыться в бане и соснуть в мягкой постели. Однако, сделать это негде. Постоялые дворы, как и прежде, грязны и убоги. Давно миновали времена, когда можно было запросто заехать в дворянское поместье и попроситься на ночлег. Русское барство потихоньку загибается, крепостные крестьяне больше не желают исполнять свой сословный долг, даром ишачить на помещиков. Да и сами помещики предпочитают жить не в деревенской глуши, а за границей, оставив за себя расторопных управляющих. Чуть что, вспыхивают возмущения и бунты. Правительство нового, прогрессивного царя не знает, что делать, и готовит большие реформы. Дворянское лобби в центре ложится костями, чтобы не допустить освобождения крестьян и не потерять свои льготы и привилегии. В обществе зреют «идеи» и «идеалы», а страна находится в очередном глубоком кризисе.
— А в старину было лучше, чем теперь? — наивно интересуется Марьяша, которой «в старину» светила лишь березовая каша да возможность изредка скрасить ночную скуку сластолюбивого барина.
— Если бы ты была царицей, тебе было бы лучше, — дипломатично отвечаю я.
— Если бы я была царица, я бы!.. — мечтательно говорит девушка и надолго задумывается, воображая себя в золоченых нарядах, короне и центре общего внимания.
Однако, пока никто из нас корону не надел, приходилось самим как-то устраиваться. В частности, искать пропитание. С сервисом на дорогах было в точности так же, как в и XVIII и XX веках — то есть совсем плохо. На станциях кормили примерно так же, как в вагонах-ресторанах в советские времена, очень невкусно и запредельно дорого. Деньги, конечно, играли свою роль в жизни, но не главную, и украсть их было легче, чем заработать. Частные трактиры основные доходы получали не от качественной пищи, а от продажи спиртных напитков. Потому, прежде чем рисковать пообедать в каком-нибудь подобном заведении, приходилось по запаху определять, чем там кормят, и заходить на кухню, чтобы посмотреть, как и в каких санитарных условиях готовят там еду.
Дотерпев до очередного населенного пункта, небольшого села с красивым, возвышающимся над местностью на живописном холмике кирпичным храмом, я занялся добычей пропитания.
В этот раз нам сразу повезло. Первый же трактир, в который я зашел, оказался отменно чистым, с расторопной прислугой и пристойными ароматами. Здесь было даже красиво написанное на вощеной бумаге меню с десятком названий предлагаемых блюд. За три дня пути это была первая ресторация, где можно было утолить голод без риска отравиться. Я вернулся к карете за своими спутницами, и мы втроем направились в обеденный зал.
Гардеробщик в чистой, даже отутюженной поддевке помог женщинам раздеться и с благоговением принял мое куцее пальтецо. Тут же подскочил половой с блестящими от лампадного масла, расчесанными на прямой пробор волосами.
— Пожалуйте, ваши сиятельства, в залу-с, — предложил он, низко кланяясь, и даже помотал салфеткой по воздуху, как бы разгоняя перед гостями в воздухе пыль.
Мы прошли в зал и сели за стол, покрытый чистой скатертью.
— Что у вас, голубчик, есть вкусненького? — спросила Катя.
— Извольте выбирать-с, — ответил официант, с поклоном подавая меню. — У нас все вкусно-с, сообразно тому, кто что предпочитает.
Мы посовещались и сделали заказ. Еда оказалась хорошо приготовленной и свежей, так что наше настроение улучшилось. Пока мы обедали, в ресторацию вылилась большая, шумная компания и заняла сразу несколько сдвинутых столов. Как только прибывшие гости расселись, в зале началась нервная паника. Половые метались между кухней, буфетом и столами, обслуживая новых гостей.
Я сидел к ним спиной и не видел, что это за люди. Мы кончали обедать, и нужды их разглядывать не было. Катю, напротив, компания заинтересовала, и она несколько раз бросала в ее сторону короткие взгляды.
— Это кто ж такие будут? — спросила Марьяша, без стеснения во все глаза разглядывая шумных гостей.
— На посторонних в упор смотреть неприлично, — сделала ей замечание хозяйка. — Они до нас не касаются, а мы до них.
— А я вижу, как один господин на вас очень даже смотрит, глаз не отрывает, — ответила девушка. — Он что, тоже приличие не понимает?
Мне стало интересно, что это за нахал разглядывает Кудряшову, но поворачиваться не стал.
— Это его дело, — резонно ответила Катя. — Мало ли плохо воспитанных людей.
Однако, оказалось, что это не только его дело, но и мое. Минут через десять к столу подошел наш официант, с мокрым от пота испуганным лицом и передал нам приглашение присоединиться к новой компании.
— Господин Моргун настоятельно просят пересесть за ихние столы, — не глядя мне в глаза, сказал он.
— Передай, что мы благодарим за приглашение, но нам пора ехать, — ответил я, — и принеси счет.
— Я-то передам, — как мне показалось, недовольно сказал половой, — только лучше бы вам их послушаться, а то неровен час, что приключится.
— Что же такое может приключиться? — удивился я и оглянулся.
За сдвинутыми столиками сидело человек пятнадцать, и все они смотрели в нашу сторону, даже те, кто сидел спиной. Понять, кто из них этот господин Моргун, я не успел.
— Принеси счет, нам пора ехать, — повторил я.
— Как вам заблагорассудится, — сказал, отходя, официант. — Мое дело предупредить.