— Не думаю, — засмеялся я.
— Вот и я о том же. У Бога, если он есть, своя жизнь, у человека — своя!
Таких вольных суждений я не слышал даже от троицких либералов. Они больше давили на свободу слова, а не совести.
— И как вам здесь нравится? — спросил я.
— Покажите мне другое место, где хоть немного лучше, и я туда поеду! Если вы спрашиваете о куске хлеба, то он у меня есть. А теперь, молодой человек, посмотрите на себя в зеркало и подумайте, может быть вас все-таки завить?
Ефим после операции над своим лицом неожиданно превратился в молодого, курносого парня. Он посмотрел на себя в зеркало и смущенно ухмыльнулся:
— Нет, мне и так сойдет!
— Тогда садитесь вы, — пригласил меня в кресло парикмахер. — Вас тоже только брить или еще будете стричься?
— Стригите, — согласился я.
— У меня к вам один маленький вопрос, — спросил мастер, залепливая мне мыльной пеной лицо, — где вы собираетесь покупать хлеб, когда у нас его почти не сеют?
— Здесь неподалеку есть имение некоего помещика Моргуна, — ответил я. — Говорят…
Я не успел договорить, потому что у мастера дернулась рука, и он меня порезал.
— Вы хотите купить хлеб у Моргуна, у этого бандита? Вас что, послал к нему смертельный враг? Простите, я вас порезал, не надо было говорить такое мне под руку.
— А почему вы решили, что Моргун бандит?
Парикмахер оказался первым человеком, который при этом имени не впал в транс, а вполне конкретно охарактеризовал его носителя.
— Потому что он и есть бандит! — неожиданно перестав быть забавным цирюльником, с ненавистью сказал он.
— Он вас чем-то обидел?
— Вы, милостивый государь, спрашиваете, обидел ли меня Моргун? Нет, он меня не обидел, он вырвал мое сердце!
— Господи! Что он такое сделал?
— Он похитил и погубил мою старшую дочь! Если бы я только мог, он бы и дня не проходил по этой земле!
— Извините, я не знал, — сказал я, увидев как его выпуклые, с красными прожилками глаза наливаются слезами.
— А вы еще собираетесь торговать с этим человеком! Я не знаю, кто надоумил вас лезть к нему в пасть, но это был дурной человек! У вас отберут не только деньги, но и жизнь, и поверьте старому еврею, никто не вспомнит, что видел вас! Я ходил в полицию и вы знаете, что мне там сказали?
— Знаю, — ответил я, — то же, что и мне!
— Так вы, таки, не по торговому делу? А я сразу, как заговорил с вами, подумал, что вы не похожи на коммерсанта. И зачем было этому милому молодому человеку сбривать свою замечательную бороду?! Таки у вас та же беда, что и у меня?
У меня не было никаких оснований подозревать цирюльника в коварстве, к тому же помощник, знающий местные условия, был бы просто неоценим. Поэтому я ответил предельно откровенно:
— Сегодня этот Моргун напал на меня в трактире и увез мою жену и его, — я кивнул на Ефима, — невесту.
Это было не совсем правда, ни моей женой, ни невестой Ефима, Катя и Марьяша не были, но преувеличение не противоречило истине.
— И вы, конечно, хотите напасть на него и отбить своих женщин?
— Не только хотим, но и нападем.
— Молодой человек, у вас что, две жизни, и первую вам совсем не жалко?
— Я думаю, не так страшен черт, как его малюют.
— Этот черт, таки, страшен. Вы знаете, сколько у него опричников?
— Каких еще «опричников»? — удивился я образованности парикмахера.
— Ну, не опричников, так гайдуков, если вам так приятнее их называть. Сорок душ! И все сплошные головорезы!
— Вот с этого момента подробнее, — остановил я эмоциональный всплеск собеседника. — И не размахивайте, пожалуйста, своей бритвой около моего лица!
Парикмахер Семен Михайлович Степаницкий, оставив в покое свою бритву и мою голову, рассказал про Моргуна и его компанию много интересного. Ребята действительно были бичом для целой области. Несколько лет назад Иван Тимофеевич Моргун купил здесь имение, не очень большое и доходное, но позволявшее ему быть завидным женихом и на виду. Жил он как все, не выказывая особых талантов и пороков, чуть не женился на какой-то уездной барышне, как вдруг на него свалилось сразу несколько наследств.
Войдя в их владение, Иван Тимофеевич стал не просто богат, а богат чрезвычайно, затмив своим состоянием всех соседей. И почти в одночасье все в его жизни поменялось. Свадьба с уездной барышней тотчас расстроилась, Моргун вместо женитьбы поехал вояжировать по заграницам, и довольно долго от него не было ни слуху, ни духу. Когда же нелегкая принесла его назад в имение, это был совсем другой человек. Ничего от прежнего, ленивого и романтически настроенного русского барина в нем не осталось. Моргун частью набрал из своих крестьян, частью выписал из других мест целую роту головорезов и начал куражиться.
Поначалу местное дворянство и начальство пытались призвать его к порядку, но вскоре желающих перечить необузданному дикому барину просто не осталось. Чуть что, его гайдуки нападали на недовольных, Жгли урожай, калечили крестьян. Несколько соседей просто пропали без вести.
По жалобам полиция начинала проводить расследование, но у Ивана Тимофеевича оказались и в губернии и, главное, в столице такие влиятельные защитники, что следствия кончались ничем, а жалобщик или исчезал, или лишался имения.
Приобретя самую что ни на есть дурную славу, Моргун оказался в изоляции от местного дворянства и распоясался окончательно. Его подручные воровали для его развлечения красивых деревенских девушек, потом дошли до горожанок. Одной из таких жертв стала дочь парикмахера. Покуражившись над ней, обесчещенную дочь парикмахера оставили голой в бессознательном состоянии на церковной паперти. Разразился громкий скандал. Горячие головы сначала даже попробовали обвинить пришлых, новоявленных православных в надругательстве над верой, потом дело прояснилось, но никто не заступился за несчастного портного и его семью. Полиция дело опять замяла, а дочь Семена Михайловича не вынесла позора и наложила на себя руки.
— Будь я моложе, — окончил свой грустный рассказ цирюльник, — не задумываясь, отправил бы этого бандита на тот свет. Но и я не молод, и еще пятеро детей ждут, когда папа вечером принесет им кусок хлеба…
— Сам, своими руками задушу иуду, — неожиданно вмешался в разговор молчавший до этого времени кучер.
— Э, молодой человек, это не так просто сделать! Моргун живет как в крепости, и ее охраняют не очень достойные люди!
— Ладно, пока мне все ясно, — сказал я. — Вы, Семен Михайлович, поможете нам с экипажем? Еще нам нужны две хорошие верховые лошади.
— А ружья вам не потребуются?
— С оружием решится сегодня ночью.
— Кто же такой смелый, что взялся вам помогать?
— Один хороший человек, я не могу назвать его имени.
— Хотите я попробую это сделать за вас? — неожиданно сказал парикмахер.
— Хочу!
— Наш урядник Василий Иванович.
— Откуда вы знаете? — поразился я такой необычной осведомленности.
— Поживите с мое… И он обещал привезти оружие в укромное место, чтобы вы пришли за ним ночью?
— Да, — только и смог ответить я.
— Так вы будете не первым, кто пойдет к нему за своей смертью!
— Вы хотите сказать?..
— Я ничего не хочу, но советую вам никуда не ходить и вообще сесть в свою карету и ехать куда глаза глядят! Не знаю, спасете ли вы свою жену, но что она вас больше никогда не увидит, я знаю точно!
— Вот за такое предупреждение спасибо!
— Кушайте на здоровье.
Я задумался. Быть готовым — уже половина победы. Однако, для того, чтобы она стала полной, нужны значительные организационные мероприятия, а времени на них в обрез.
— Теперь, когда вы знаете, для чего мы здесь, возьметесь заботиться о лошадях и карете? — спросил я парикмахера.
— Нет, — ответил он, не раздумывая. — Лучше, чтобы нас никак не связывали. Иначе я не смогу вам помогать. Свой экипаж вы можете отвезти одному моему знакомому, он же сможет дать вам верховых лошадей,