На хутор, где остались лошади и карета, мы вернулись на рассвете, вымокшими, замерзшими и смертельно усталыми. Хозяин, Александр Егорович, встретил нас как хороших знакомых. Он, не спрашивая, откуда у нас такой прибыток, сам расседлал верховых лошадей и отвел в свою конюшню.
Мы с Ефимом решили не бросать в лесу коней «гайдуков» и привели их с собой. Четвертую лошадь, принадлежащую уряднику, я взять не рискнул, чтобы не наводить на наш след полицию — хлестнул кнутом, и она потрусила в сторону московской дороги к себе в конюшню.
Как только мы вошли в просторную, чистую избу, хуторянин сразу усадил нас за стол, есть теплую, из печи, кашу, и пошел топить баню.
Этот невысокого роста, очень крепкого сложения человек, с твердым лицом и внимательными глазами, вызывал у меня какое-то двойственное чувство.
Я пока не мог понять, что он из себя представляет. Было похоже, что живет он здесь один, во всяком случае, других людей мы на хуторе пока не видели. Первая наша встреча была деловой и короткой — мы спешили, так что нам было не до составления представления о новом знакомом.
Сейчас, рассматривая его жилище, я попытался понять, кто он, но не мог отнести его ни к одной известной мне социальной категории.
— Надо в церковь сходить, свечку на помин новопреставившихся поставить, — неожиданно сказал Ефим, переворачивая пустую миску дном вверх и отстраняясь от стола.
— Сходим, когда будет время, — согласился я. — Почему не помянуть, люди были достойные!
Ефим обдумал ответ, хотел возразить, но не стал. Вскоре в избу вернулся хозяин и присел на лавку.
— Скоро баня будет готова, — сказал он. — А правда, что вы с Моргуном во вражде?
— В огороде бузина, а в Киеве дядька, — не очень вежливо прокомментировал я его вопрос. Потом сказал серьезно:
— Истинная правда, Александр Егорович.
— И не боязно?
— Волков бояться — в лес не ходить. Он со своими людьми наших женщин увез.
— Да, есть за ними такой грех, не вы первые, — поскучнев лицом, сказал хозяин. — Люты они до баб!
— Не до баб они люты, а до денег! Вы не знаете человека, которого зовут магистром?
— Магистром? — переспросил хуторянин. — Не слыхал о таком. У нас здесь немцев мало, все наперечет, про такого не слыхал.
— Он не обязательно немец.
Я начал вспоминать подслушанный у моста разговор. Он прояснил многие неясности. Получалось, что за Екатериной Дмитриевной слежка и настоящая охота велись от самого Троицка. «Гайдуки» поминали и про «глаз», который приглядывал за ней, и про «нарочного», сообщившего о ее приезде. Если они говорили то, что было на самом деле, а в этом можно было не сомневаться, то становилось понятно происхождение несметных богатств дикого помещика.
Я уже сталкивался в восемнадцатом веке с доморощенными разбойниками, заманивавшими проезжих в ловушку, а потом их грабившими и убивавшими.
Но то, что организовали Моргун с неизвестным мне магистром, было предприятием совсем иного уровня. Несложно было разобраться в схеме таких заработков «Агенты» наводили их на богатых людей, не имеющих надежной защиты, тех элементарным образом захватывали и заставляли отдавать деньги. О судьбе ограбленных можно было только догадываться.
Это было сложнее и изощреннее, чем простой грабеж на большой дороге. Для того, чтобы проворачивать такие дела, нужна была большая, разветвленная организация с надежной «крышей» на самом верху. Понятно, что все местные представители власти были или запуганы, или состояли в доле.
Как можно было отобрать состояние у той же Кудряшовой? Деньги у нас с собой кое-какие были, но не столько, чтобы идти на такую сложную авантюру. Капитал ее, сколько я знал, был помещен в государственные ценные бумаги и несколько доходных предприятий. Каким образом они собирались ее ограбить, я пока не понимал.
— Вы, Александр Егорович, один живете? — спросил я хуторянина, с мрачным видом сидевшего на лавке под образами.
— Один, — сухо ответил он.
Мне было интересно узнать, как он один справляется с довольно большим подворьем, и почему у него нет ни жены, ни помощников, но лезть в чужую душу не стал.
— Я сейчас видел около хутора двух соглядатаев, — неожиданно сказал он. — Думаю, что они по ваши души.
— Кто такие? Прочему вы решили, что соглядатаи?
— В лица узнал, они из имения Моргуна. А коли не вас выглядывают, то кого? Не меня же. У меня с ними вопрос давно решен.
— У вас, что тоже счеты к Моргуну?
— Счеты? — насмешливым голосом воскликнул мужик. — Разве вам Семен Михайлович ничего не рассказал?
— Нет.
— Если хотите, могу рассказать.
Честно говоря, я находился в таком состоянии, что слушать чужие исповеди у меня не было никакого желания. Единственное, о чем мечтал, упасть и уснуть. Однако, не решился обидеть хуторянина и состроил заинтересованную мину:
— Конечно, хочу…
— Я, сударь, — начал неторопливо рассказывать Александр Егорович, — принадлежу к сословию казенных крестьян, и мы никогда не были крепостными Мои дед и отец занимались, кроме хлебопашества, ремеслом, и наша семья ни в чем не нуждалась. Я же, как вошел в совершеннолетние годы, построил маслобойню и завел стадо голландских коров. Масло мое ценилось, и сбывал я его в саму Москву. Однако ж, четыре лета назад, начались против меня притеснения от начальства.
Вижу, сударь, что вы устали и не стану утомлять вас подробным рассказом, скажу коротко: не разорив меня недоимками, подвело меня здешнее начальство под разбойное дело и посадило в острог. На мое счастье, попал я в разбор к справедливому следователю и был во всем оправдан. Однако, когда вернулся домой, то не нашел ни жены своей, ни стада, ни работников. Остался мне один разор, слава Богу, хоть избу и службы не спалили.
Начал я разыскивать жену свою Агриппину, а ее и след простыл. Люди добрые сказывали, что попала она в лапы к помещичьей дворне, да там и сгинула. Пошел я с жалобой к начальству, только попусту. Слово моих свидетелей ничего не стоило против моргуновского. Вот так я и остался ни вдовцом, ни бобылем. Тогда я откопал кубышку, растряс мошну и обнес свое подворье тыном. С того времени и держу против Моргуна оборону.
Мужик замолчал, переживая происшедшее.
— И давно вы так обороняетесь? — спросил я.
— Считай, с прошлой осени. Хозяйства не завожу, все одно разорят. Живу тем, что выращу да на охоте добуду.
— Значит и вы в состоянии войны с Моргуном?
— Какая наша война, я один, а их вон сколько! Так, немного огрызаюсь, прищемляю носы, чтобы сюда не совались.
Я не совсем понял, каким образом хозяину одному удается прищемлять столько носов, чтобы к нему боялись соваться беспредельщики.
— И сильно огрызаетесь?
— Когда как получается. Самого Моргуна я только издалека видел, с ним у меня напрямую дел нет, а его гайдуки сами ко мне лезть боятся…
— Значит, напрямую не воюете?
— У нас в округе не я такой один, к которому они не лезут. Есть еще один штабс-капитан из инвалидов. У него дочь пропала, так он очень на моргуновских гайдуков лютует.
— А собрать против них ополчение не пробовали?
— Что вы, сударь, какое ополчение! Народ здесь живет мирный. Тот же цирюльник Семен Михайлович, у него, кроме старшей Лии, той, что руки на себя наложила, еще пятеро, один другого меньше. Как ему можно своей жизнью рисковать? Месть — это развлечение для богатых и знатных. Простые обыватели не мстят, а думают, как выжить.
— Вы, я смотрю, не как крестьянин рассуждаете. Наверное, чему-то учились?
— Учился немного по-домашнему. Читать, писать хорошо могу, немного по-французски знаю.
— Откуда французский-то? — удивился я.
— Был у моего батюшки помощник, старый старичок, из пленных французов, он и научил.
— Это еще из наполеоновских солдат?
— Да, из них самых. Когда французы от Москвы отступали, Жан-Поль поморозился и ноги лишился. Так в России и остался.
Разговор у нас получился интересный, но усталость брала свое, и я несколько раз с трудом скрывал зевки. Хуторянин это заметил и встал с лавки.