— Ага, — согласился он. — А вы кто?
— Потом узнаешь, а пока подними руки вверх и не дергайся, не то случаем зарежу!
— Зря вы это, мужики, — сказал рыжий, пока я вытаскивал его пистолет и проверял карманы. — Наш барин вас за это не похвалит!
— Ладно, разберемся и с барином, и с магистром, А теперь поднимай товарища, понесешь его на хутор.
— Не, на хутор нельзя, нам туда ходить не велено!
— Давай быстро, не то зарежу!
— Ну, ладно, ладно, чего ты. Мое дело маленькое, мне сказали, я и делаю.
Он попытался поднять на руки оглушенного Семена, но так растерялся, что сам упал рядом с ним на колени. Пришлось мне помочь ему взять того на спину.
— Теперь иди вперед и не оборачивайся.
Рыжий послушно поплелся вперед, временами подбрасывая сползающее со спины тело.
— А можно, я спрошу? — сказал он, когда мы подходили к хуторской ограде.
— Спрашивай.
— А насчет царя, ты правду сказал или пошутил?
— Правду, быть тебе царем, если живым останешься.
Глава 11
— Этого я знаю, — посмотрев на бездыханного Семена, сказал Александр Григорьич, когда мы вошли в ограду. — Подлый мужик. Никак, убили?
— Кажется живой, отнеси его к бане, — велел я погрустневшему пленнику.
Тот донес товарища до указанного места и свалил на землю, как куль с мукой. Я проверил у Семена пульс, потом осмотрел разбитую голову. Кроме огромной шишки на темени, никаких повреждений видно не было. Красная шапка смягчила удар, иначе Семену пришлось бы туго.
— Жив, скоро очнется. Нужно бы его связать, мало ли что.
— Я свяжу, мне не привыкать, — живо предложил претендент на престол. — Прав мужик, Семен, он, у! Ужасть какой зловредный.
— Вяжи, — разрешил я, — а потом мы с тобой поговорим.
— Мне, что хочешь, могу и поговорить! Нам это не жалко.
Пока мы искали лазутчиков, Александр Егорыч сложил три больших костра, сейчас занимался последним четвертым.
— Я соломы под низ положил, чтобы споро занялись, только как бы их все одноразово запалить?
— Для этого много пороха нужно, Насыпали бы дорожки и зажгли все из одного места.
— Припас-то у меня кое-какой есть, только для другого пригодится. Вдруг осаду держать придется.
— Тоже верно. Эй, иди-ка сюда, — позвал я пленного.
Рыжий тотчас подбежал, с той же улыбкой идиота, которой полчаса назад я улыбался ему же.
— Тебя как звать? — спросил я.
— Иваном с утра кликали. А я вот, что хочу спросить, каким я по счету буду?
— То есть? Что значит каким? — не понял я.
— Царем Иваном, каким по счету буду?
— Наверное, седьмым. Тебя как по батюшке звать?
— Иванычем.
— Значит, будешь Иоанн VII Иоаннович. А теперь расскажи-ка мне, твое царское величество, что сделали с женщинами, которых вчера привезли?
— Это с вчерашними-то?
— С ними.
— А ничего не сделали. У нас всегда однова с бабами поступают. Сперва садют в анбар, на одну воду, пока они с голодухи не сомлеют и сами ласки не запросят. А потом — как положено.
— Ну, и как у вас положено?
Иоанн VII хотел что-то сказать, но испугался и нашел правильный и, главное, исчерпывающий ответ:
— Это не нашего с тобой ума дело.
— Это мне позволь судить, моего или не моего. Быстро отвечай, а то не видать тебе царских чертогов, пристрелю как собаку!
Угроза, кажется, подействовала. Иван опасливо посмотрел на пистолет у меня в руке и тяжело вздохнул:
— Сначала, если баба справная, в тереме у Магистра живет, потом, как там надоест или новая появится, нам отдают. А что мужики с бабами делают, поди, и сам знаешь.
— И много у вас таких баб?
— Не, они у нас долго не живут. Которая сама помрет, а которую в болоте потопят. Есть которых замуж отдадут, а уж потом топят. У меня одна такая жена была. Хорошая баба, гладкая, только все плакала.
— Зачем же тогда женщин заставляют выходить замуж? — спросил Александр Егорыч.
— Это нам никак не уразуметь, магистру виднее.
— Теперь понятно, — сказал я, — как они отбирают у пленниц состояние. Переводят имение на подставного мужа.
— А венчают вас где?
— В нашей церкви и венчают, у попа Митрохи.
Пока мы разговаривали, очнулся Семен. Он застонал и повернулся на бок.
— А с этим что будем делать? — спросил Ефим.
— Повесить его, и все дела, — неожиданно предложил наш новый «союзник».
— Ты смотри, как бы тебя самого не повесили, — неожиданно вспылил кучер. — На тебе, небось, столько невинной крови, до смерти не отмолишься.
— Оченно мне такое несправедливо слышать, — сердито заговорил Иван. — Мы обычаев не нарушали, а делали, что велено. Вот прикажи ты мне Семена удавить, удавлю, но вина будет на тебе.
— Я тебе покажу удавить! — откликнулся Семен, пытаясь сесть. — Смотри Иван, как бы тебя самого магистр за ноги не подвесил!
— Это меня за ноги! — неожиданно рассвирепел рыжий. — Да я тебя сейчас своими руками!
Он подскочил к товарищу и начал бить его ногами, стараясь попасть в голову. Мы смотрели, не спеша вмешаться. Семен пытался увернуться, повалился на бок, скрючился и прятал лицо в коленях. Иван рычал от злобы и бил насмерть.
— Ладно, хватит, — сказал я, когда Семен опять потерял сознание. — За что ты его так?
— Это он мою бабу в болоте утопил! И на мово родного брата ложно донес, — прорычал рыжий, пытаясь оттолкнуть меня и добраться до недвижимого товарища. — Он еще меня за ноги вешать будет!
Кажется, у Моргунова воинства отношения между собой были не самые дружеские.
Об этом стоило подумать.
— Сколько вас, гайдуков, у магистра? — спросил я.
— Много, — угрюмо пробурчал Иван, — четыре раза по десять. Только не все за него жисть рады отдать. Которые из крестьян, поневоле служат, те и сами не рады. А таких, как этот, — он опять попытался ударить Семена ногой, — таких мало. Они и есть первые собаки.
— И сколько таких наберется?
— Сколько? — переспросил пленный. — Сейчас посчитаю. — Он подкатил глаза и начал считать про себя, загибая пальцы и забавно шевеля губами. — Десять и два с этим. Только не все в поместье. Вчера трое уехали в ночь и не вернулись. Осталось, стало быть, — он разогнул сначала два пальца, потом еще один, — стало быть… девять.
— А зачем вас сюда следить послали?
— Это у Семена спытать надо. Мне велели с ним идти и во всем его слушать. Только он все одно не скажет. Если только на дыбу поднять, да правеж сделать.
— А про Агриппину ты ничего не слышал? — спросил Александр Егорыч, напряженно вглядываясь в лицо пленника.
— Про какую такую Агриппину? — не понял Иван.
— Жена у меня пропала, Агриппиной кличут!
Рыжий задумался, вспоминая.
— Вроде, нет. Такой бабы не помню. Может, как по-другому зовут?
— Могли по-разному, Гапа, Рина.
— Гапа была, только давно, в прошлом годе. Такая, — он попытался описать словами, но не смог и показал руками. — Она давно померла, ее магистр голодом заморил.
— За что? — тусклым голосом спросил хуторянин.
— Говорили, не хотела мужнину кубышку выдать.
— Да она и не знала, где она, — как будто оправдываясь перед нами, сказал мужик. — Померла, значит. — Он отвернулся и отошел на несколько шагов.
Мы молчали, не мешая чужому горю. Потом я опять спросил Ивана:
— А какой из себя Моргун?
— Барин-то? Ну, осанистый, голос тонковат.
— А здесь, — я показал на щеки, — волосы растут?
— Бакенбард, что ли? — щегольнул иноземным словом рыжий. — Нет, у него морда бритая, как у тебя. Бакенбард у магистра растет.
У человека, напавшего на меня и представившегося, как Иван Моргун, были желтые, рысьи глаза и бакенбарды.
— А какого цвета у барина глаза? — начал уточнять я, начиная подозревать, что это был не помещик, а пресловутый магистр, который назвался чужим именем.