— Ты это чего! — налетел я на него, как и на первого факельщика, — Почему не идешь?!
— Ну? — просто спросил он, глядя на меня поблескивающими в мечущемся свете, оловянными глазами.
— Пошли светить, кастелян приказал, запорет! — закричал я ему в лицо и потянул за собой.
— Чаво? — спросил он, вырывая у меня руку.
— Ничаво! Тебе приказали за мной идти, светить!
— Чаво? — вновь спросил он, не двигаясь с места.
— Барин приказал тебе пойти со мной, там, — я указал в сторону сгоревших конюшен, — нужно посветить.
— Чаво? — не балуя меня разнообразием выражений, повторил факельщик,
— Иди за мной, — доходчиво, по слогам сказал я, — не пойдешь, розгами запорют! Понял?!
— Кого запорют? — наконец, сдвинулся он со своего «Чаво?».
— Тебя!
— Меня? — удивился мужик.
— Тебя, если со мной не пойдешь!
— Кто запорет?
Я посмотрел в его глаза, полные непоколебимого спокойствия, и понял, что дальше нам говорить не стоит, этой ночи не хватит, чтобы он понял, что я от него хочу. Не ответив на последний вопрос, я направился к последнему из видимых мне факельщику, но меня остановил тот же медлительный голос:
— Эй, идти-то куда?
— К конюшням, — ответил я, останавливаясь.
— Так они ж сгорели.
— Туда и зовут, — почти без надежды на успех сказал я.
— Ладно, пойду, — вздохнув, пообещал он и, не спеша, двинулся в нужную сторону.
Я с облегчением вздохнул и пошел рядом.
— Ты рыжего Ивана знаешь? — на всякий случай спросил я.
— Чаво? — почти сразу откликнулся он.
— Ивана рыжего знаешь?
— Какого Ивана?
— Рыжего! — начиная терять терпение, повторил я.
— Рыжего? — уточнил факельщик.
— Рыжего!
— Это Ивана-то? — когда мы уже подошли к конюшне, переспросил он.
— Где его найти? — коротко и конкретно, ни на что не надеясь, спросил я.
— Тама, — пальцем он показал на сарай, в котором вчера сидели освобожденные нами пленники. Подумал и спросил: — Светить-то где?
— Тама, — указал я.
— Ага, — неторопливо согласился он и сунул свою крепкую голову под ефимовскую дубину.
В свете его же факела я увидел, как на голову опустилось что-то темное, и послышался гулкий звук удара. Однако, мой приятель не только не упал, он даже не опустил факел.
— Эта чаво? — удивленно проговорил он, может быть, только чуть быстрее, чем обычно.
— Таво! — в тон ему ответил невидимый Ефим и ударил второй раз.
Я бросился помочь затащить за остаток стены простертого на земле тугодума.
— Что так долго? — спросил кучер, затаптывая горящий на земле факел.
— Уговорить не мог, — торопливо проговорил я. — Быстро раздеваем и пошли искать Ивана. Он или охраняет тюрьму, или его самого посадили.
Больше времени на разговоры у нас не было. Мы стянули с неподвижного тела всю одежду, включая белье, связали факельщика по рукам и ногам его же ремнями.
— А если они развяжутся? — усомнился я, глядя на два пока неподвижных белеющих на черном фоне пожарища тела.
— Небось, голыми постыдятся бегать, — успокоил меня кучер. — Сейчас переоденемся или опосля?
— Опосля, — ответил я, окончательно замороченный постоянно слышимыми просторечиями. — Пошли скорее, у нас полный цейтнот.
— Ага, — согласился Ефим, — полней некуда.
Я не стал выяснять, что он имеет в виду и, прихватив свой узел с одеждой и погашенный факел, быстро пошел к арестантскому сараю. Здесь, на задворках имения, не было видно ни души. Кажется, наши противники так и не научились бдительности. Двери в сарай оказались запертыми изнутри.
— Что будем делать? — спросил я кучера.
— Постучи, — ответил он, — как откроют, коли выйдет не рыжий, то дам по кочану, и вся недолга.
— А если их там несколько человек?
— Тогда и ты кому-нибудь дашь по кочану.
В принципе, он был прав. Наше оружие было спрятано в кустах невдалеке от барского дома. Идти за ним, а тем более ходить вооруженными, было и некогда, и опасно. Оставался самый простой вариант, бить дубиной по голове всех, кто ни подвернется.
Я подошел вплотную к дверям и решительно постучал. Ефим встал сбоку у стены и приготовил свою дубину. Однако, никто на стук не откликнулся. Я еще несколько раз ударил в дверь, теперь уже ногой.
— Иду, иду, чего дверь ломишь, орясина, — закричали изнутри.
Кто стучит, почему-то не спросили. Стало слышно, как за дверью возятся с запорами.
— Давай быстрей открывай, — поторопил я. Около господского дома засновали в разные стороны факелы, кажется, там готовились к выходу гостей,
— Эхма, чего еще надо? — спросил, распахивая дверь, освещенный со спины человек.
— Тебя надо, — ответил я, отступая. Открывший был ниже и худее рыжего.
— Зачем? — спросил сторож, без опаски выходя наружу.
Я не стал ему отвечать, потому что Ефим успел ударить его по голове и, подхватив тело, отнести от входа. Внутри было тихо, и больше никто не интересовался незваными гостями. Я сделал знак кучеру, и мы вошли в сарай. Там, положив голову на столик, спал еще один охранник. На наш приход он никак не отреагировал. Судя по густому сивушному духу, сторожа неплохо приняли на грудь.
— Рыжий, — закричал я в темноту, — Иван, ты здесь?
— Лексей Григорьич? — тотчас откликнулся знакомый голос, — ты как сюда попал? И Ефим с тобой?
Голос у «двойного агента» был вполне бодрый.
— Как ты? — спросил я.
— Сижу в колодках, ключи там, у дверей на гвоздике.
— Знаю, сейчас освобожу. Присматривай за этими, — имея в виду караульных, напомнил я кучеру по неискоренимой привычке любого начальника считать всех остальных клиническими идиотами. — Ты здесь один? — взяв ключи и фонарь, спросил я Ивана.
— Еще двоих недавно привели, — сообщил он, показывая, где отпирать колодки.
Заточили его сурово, в деревянные колодки, которые применялись в средние века — составные доски с отверстиями для шеи и запястий. Я уже встречался с такой конструкцией и без особого труда освободил перебежчика.
— Господа, господа, помогите! — послышался из другого угла дрожащий тенорок.
— Вы кто? — спросил я, направляясь на голос.
— Губернский секретарь Похмелкин.
Я дошел до угла, где у стены жался закованный в цепи субтильный человечек в оборванном вицмундире. Подобрав ключ, я освободил и его.
— Благодарю тебя, любезнейший, — сказал Похмелкин, растирая запястья.
— А кто третий? — крикнул я Ивану.
— Третьим буду я, — отозвался низким, спокойным голосом последний узник.
Я пошел на голос, а он, видимо, встал с пола, потому что послышался мелодичный звон цепей. Масляный фонарь выхватил из тьмы кусок бревенчатой стены и стоящего возле нее могучего сложения мужчину с разодранной в клочья одеждой. Он вольно стоял безо всяких стенаний и просьб быстрее его освободить. Я начал возиться с его цепями.
— Скоро вы? — крикнул от входа Ефим.
— Сейчас иду, только раскую Емельяна Пугачева.
— Вот уж это точно, заковали как Пугача, — отреагировал на шутку здоровяк, демонстрируя этим, что не чужд знанием русской истории.
— Подержите фонарь, — попросил я, освободив ему руки.
Он взял фонарь и подсвечивал мне, покуда я не отомкнул ножные кандалы. После чего мы заспешили к выходу.
— Ну, как там? — спросил я Ефима, наблюдавшего за ситуацией во дворе.
— Суетятся, — кратко ответил он. — Нужно поспешать.
В это время пьяный караульный поднял голову и бессмысленными глазами уставился на освобожденных заключенных.
— Выпить есть? — требовательно спросил он у здоровяка, уже собравшегося применить против него грубую физическую силу.
— Нет, — ответил тот, разжимая кулак.
— А зря, — укоризненно сказал страж, вновь опуская голову на стол.
Мне некогда было наблюдать за жанровыми сценкам, я торопливо сдирал с себя крестьянские лохмотья под аккомпанемент причитаний губернского секретаря: