- Минутку, - Томин полистал записную книжку. - Веса у меня нет, есть рост и телосложение.
- Для семидесяти шести он высоковат.
- Значит, тощий. Читаем. Захаркин. Телосложения худощавого, но коротышка. Химик. Телосложения худощавого, рост сто восемьдесят один. Наконец, Митька Фрукт. Телосложения атлетического.
- Стало быть, если кто из них, то Химик.
Томин, довольный, собрал "колониальные" фотографии, вложил в записную книжку и хлопнул ею о ладонь.
- Теперь есть четкая задача: найти, взять и доставить.
Зине позвонили. Ожидая конца разговора, Томин призадумался и присел на край стола. Стоп, а будет ли от Химика прок, если его взять и доставить?
- Сомнения? - осведомилась она.
- Понимаешь, я на складе перешерстил всех, кого мог. Если бы искомый сват имел ясно видимые связи с кем-то из складских, я бы его нащупал. Согласна?
- Не исключено. Кое-что ты умеешь.
- Хорошо, коли из Химика я что-нибудь вытяну. А коли нет? Коли они с Силиным отопрутся друг от друга на очной ставке?
- Есть еще следы.
- Следы мало что доказывают. Даже при условии, что мы найдем ботинки и "Москвича". Ты бы на его месте не вывернулась?
- Прав. Подвезли, мол, Комода, куда просил, и уехали. А что он там дальше делал - понятия не имеем.
- То-то и оно. И сядет Силин на скамью подсудимых один, а в приговоре напишут: "Совершил совместно с неустановленными лицами".
* * *
Знаменский вернулся в Москву поздним вечером. Лужи перед домом были прихвачены первым серьезным заморозком. Колька спал, а мать, заслышав шаги в коридоре, сразу поднялась и радостно захлопотала, будто ее Павлик отсутствовал невесть как долго.
По будням маленькая семья их просыпалась почти одновременно, но разговоров за завтраком бывало мало. Маргарита Николаевна торопилась до работы успеть что-то по хозяйству. Колька зевал. Знаменский заметил у него свежий синяк на скуле - опять подрался, но домашнее следствие отложил на потом. Обычно Колька дрался успешно и под флагом какой-нибудь благородной идеи, что, разумеется, не влияло на мнение классной руководительницы, излагавшей истерические протесты в его дневнике. Воспитание Кольки было официально закреплено за старшим братом, и объясняться с педагогами приходилось ему. Маргарита Николаевна школы избегала: классная неизменно просила ее "как психиатра и человека" прописать успокоительные таблетки, которые помогли бы сносить козни 5 "Г" - Колькины в том числе. Маргарита Николаевна ничего не прописывала и страдающей стороной считала 5 "Г". "Ребятам надо ведрами пить валерианку", - говорила она. Мать была умной и веселой. Два замечательных качества, которые Знаменский очень ценил.
...Томина он встретил на одной из лестниц Петровки.
- В четыре! - крикнул тот на бегу.
В четыре часа пунктуально впятился спиной в кабинет, кому-то что-то дотолковывая в коридоре, и изложил свои впечатления о судебном процессе.
- Вот таким манером, Паша. Все меняют показания, все нагло врут. Их спрашивают про товарную ведомость, заполненную рукой Шахова, они твердят, что то была невинная шутка: просто однажды сравнивали почерк, у кого лучше, и продиктовали Шахову, что писать. Судья напоминает о счетах на имя Шахова - ему отвечают, что подложные счета нарочно сфабриковал Шутиков. И тэ дэ. Глупо, шито белыми нитками, но работает. Короче говоря, в отношении Шахова дело возвращается на доследование, и Михаил Борисыча на моих глазах освобождают из-под стражи. Срамота!
- Да, - отозвался Знаменский, - надо сесть и подумать... Шутиков-то шалавый парень и не больно умен. Пешка.
- На кой черт тогда смылся? Может, не совсем пешка?
- Пешка, Саша, пешка, которую срочно проводят в ферзи. Он было совсем собрался покаяться и вдруг...
- Балда. На него теперь хоть всех собак вешай. И остальные вроде почище на его фоне - Шутиков, дескать, соблазнил, Шутиков организовал, Шутиков требовал. Все уши прожужжали этим Шутиковым.
- Чтобы не зияло пустотой место главаря.
- Может, вы прошляпили у Шахова тайник с бриллиантами? И его благоверная купила у прочих обвиняемых нужные показания?
- Кабы так просто! Вывести целую банду на процесс с новой версией и чтобы без единого противоречия... тут чувствуется рука мастера. Нет, не только адвокаты постарались... Как вел себя Шахов?
- Спокоен и полон достоинства.
- Когда он сиживал тут напротив, у него иной раз зуб на зуб не попадал. Значит, сегодня знал, что выкрутится. А Шахиня?
Томин вспомнил, как вызвали к свидетельской трибуне красиво облитую платьем брюнетку лет сорока. Держалась она надменно, словно сам факт ее допроса оскорбителен.
Судья посоветовался с заседателями и сказал:
- В результате обыска в вашей квартире было изъято большое количество ценностей - в основном женские украшения. Вы по-прежнему утверждаете, что все это - подарки мужа?
- Разумеется.
- Однако общая стоимость найденных "безделушек" превышает сумму зарплаты вашего супруга за десять лет. Как вы себе это объясняли?
- Я - женщина, я такими вещами не интересовалась.
Томин очень убедительно изображал надменность "лет сорока". Знаменский спросил:
- Для нее не был неожиданностью поворот суда?
- Разве разберешь? Ты вон тоже глазом не моргнул, пока я рассказывал.
- Для меня тоже не было неожиданностью, - ответил Пал Палыч, копаясь в ящике стола, будничным тоном.
- Ах, так?
Томин взял протянутую папку с вложенным письмом.
- Руками не трогать, - предупредил Знаменский.
Пробежав письмо, Томин присвистнул.
- Информированный товарищ! Слушай-ка, история становится занимательной!
* * *
Дней десять спустя - к тому времени, как выделенное в отдельное производство дело Шахова прибыло обратно к Знаменскому, - тот получил уже третье таинственное письмо. Даже распечатывать не стал, сравнил с прежними конвертами и позвонил Томину и Кибрит.
Она появилась сразу и застала Знаменского над картой города, где он отмеривал что-то по линейке. Почтовые отделения были разные, но район отправления примерно один.
- Ты знаешь, что вышло с делом Шахова и других? - поднял он голову.
- Еще бы не знать! Не ожидала, что можно развалить тебе дело!
Кибрит близко принимала к сердцу все, что касалось друзей. Особенно Пал Палыча - так она привыкла его величать с той поры, когда они с Томиным (на три года позже, чем Знаменский) пришли после юрфака на Петровку: она в научно-технический отдел, он в розыск. Пал Палыч, по студенческим временам известный обоим больше визуально, показался столь умудренным, что вызывал почтение. Правда, расстояние скоро сократилось и почтение сменили куда более теплые чувства, но привычка прижилась, и только в редкие, особо значительные минуты с языка ее слетало "Павел".
- Я тоже не ожидал, что развалят, - невесело усмехнулся он; такое случилось впервые, и он болезненно относился к ситуации. - Так вот, до суда я получил письмо. Всего две фразы: "Хочу поставить вас в известность, что Преображенский, Волков и остальные откажутся от своих слов и будут лгать. Неужели нельзя их разоблачить?" Во втором письме аноним упрекал меня в бездеятельности. Сегодня принесли третье послание. Все их вручаю тебе, Знаменский придвинул к ней конверты и листки с текстами.
- Тебя интересуют отпечатки пальцев?
- Отпечатки, машинка - все, что сможешь углядеть. За первые письма я грешен - хватался руками, с последним поостерегся.
- Ножницы, - распорядилась Кибрит.
Достала из сумочки резиновые перчатки, натянула, взяла письмо за уголок и тонко срезала край конверта.
Как раз подоспел Томин.
- Ба, - сказал он с порога, - новое платье! Ну-ка покажись. Очень и очень!
"Почему я не заметил нового платья? - укорил себя Знаменский. - Почему вообще не замечаю, как Зина одета? То ли это признак равнодушия? То ли, напротив, она мне нравится в любом виде? Так или иначе, следовало бы замечать. Вон как ей приятна похвала. Зина ее заслуживает тем более, что шьет обычно сама, да и не больно-то на ее зарплату разгуляешься".