Анж нашел их всех. По очереди. Нашел, подкараулил и убил.
Первого он застиг врасплох, когда тот отошел в кусты по малой нужде. Подкрался со спины и всадил кухонный нож в спину, напротив сердца. Почему-то апостолит не погиб мгновенно, он еще несколько секунд хрипел, захлебываясь собственной кровью, и Анж получил возможность прошипеть в лицо умирающему: «Это тебе за мою мать и мою сестру!» И с невероятным наслаждением увидел по исказившей аристократические черты гримасе ужаса, что тот понял, за какое преступление наказан.
Следующего мальчик убил так же. С третьим случилась заминка — Анжей уже разъяснил умирающему приговор, когда вдруг в переулке, где совершилась казнь — так сам Анж называл свою месть — появился запыхавшийся юноша, немногим старше Анжа, как две капли воды похожий на только что убитого. Он огляделся, заметил лежащее на земле тело — мститель успел отступить в тень — и с криком: «Брат!» бросился к нему и упал на колени.
Такая удобная возможность представилась впервые. Перед Анжем, спиной к нему, стоял еще один проклятый дворянин, и мальчик не преминул ею воспользоваться. Нож вошел глубоко, по самую рукоятку, юноша глухо вскрикнул и начал заваливаться на спину. Его взгляд встретился с взглядом его убийцы.
«За что?» — успел он прохрипеть, глядя на Анжа огромными, полными непонимания глазами.
И тот не нашелся, что ответить.
Ублюдки, виновные в смерти его матери, были наказаны. Но когда Анжу спустя год вновь представилась возможность отправить на тот свет «благородного», он не сдержался. Той же ночью ему приснилось лицо того юноши. Парень проснулся в холодном поту. Но даже воспоминание об этом сне не остановило его, когда очередной аристократ, встреченный в темном переулке, повернулся к нему спиной.
Иногда ему было стыдно за тех троих, которых он убил, как выразился Этьен, «лишь за титулованную кровь». Иногда. Но в такие моменты Анж вспоминал мать, и стыд отступал, оставалась лишь уверенность в своей правоте.
Так случилось и сейчас. На минуту Анжу стало стыдно, но лишь на минуту. Потом он вспомнил казнь матери и слезы Кет. Из глубины души рванулись гнев и ярость. Он резко вскинул голову — и столкнулся взглядом с глазами спасенного его сестрой дворянина. Спокойными, проницательными и немного усталыми черными глазами. И в глазах этих юноша прочел понимание и легкий укор.
— Меня зовут Этьен де Каррадо, граф Нисселет, — сказал аристократ, и… протянул простому городскому парню руку.
— Анжей, — назвал свое полное имя юноша, и, после секундного колебания, пожал руку дворянина.
Этьен на мгновение учтиво наклонил голову, пряди волос упали на лицо и… смертельно побледнев, граф коротко вскрикнул, и, отшатнувшись назад, почти упал на стул, неверяще глядя на прядь иссиня-черных волос.
— Анжей, у вас в доме есть зеркало? — хрипло спросил он. Юноша, изумленный поведением гостя, тут же бросился в прихожую, где на стене висел до зеркального блеска начищенный поднос.
Получив это импровизированное зеркало, де Каррадо отнюдь не сразу нашел в себе силы взглянуть на собственное отражение.
С поверхности полированного металла на него смотрел он сам… лет тридцать пять назад. Черты лица, отмеченного печатью благородной крови, лишившись сетки морщин и некоторой одутловатости, вновь стали жесткими и решительными. Седые волосы, которые граф носил подстриженными до плеч, вернули себе смолянисто-черный цвет и неведомым образом отрасли до пояса — в молодости Этьен заплетал длинную косу. Только сейчас он заметил, что привычных уже болей старческого тела в помине нет. Ставшие с возрастом дряблыми мышцы окрепли, плечи развернулись и расширились, да и левая нога, на которую граф прихрамывал после раны, полученной лет десять назад на дуэли, была абсолютно здорова.
В общем, Этьен выглядел так же, как тридцать пять лет назад. Единственное, что изменилось — цвет глаз. Вместо серо-стальной радужки — ярко-черная.
Граф медленно опустил поднос. Сказать, что он был шокирован — не сказать ничего. Все привычное в один миг рухнуло, он оказался незнамо где, в империи, о существовании которой не знал, почему-то помолодел, и, что самое удивительное — остался жив. Де Каррадо абсолютно точно помнил, как осколок черной стали вонзился ему в позвоночник. Да и раны, нанесенные ему вероломным племянником, должны были отправить на тот свет любого.
— В чем дело? — осторожно поинтересовался Анж, несколько напуганный странным поведением гостя.
Глубоко вдохнув, Этьен на несколько секунд задержал дыхание, заставляя себя успокоиться.
— Все в порядке, благодарю.
Тут с кровати раздался судорожный вздох — это Кетара пришла в себя.
Спустя полчаса Кет, Анж и Этьен сидели за столом и ужинали. Граф почти справился с потрясением, и расспрашивал брата с сестрой о стране, в которой он оказался.
29 июля 1623-его года.
Или же седьмой день 6-ой декады весны, 2904-ый год Восьмой эпохи, по местному летоисчислению.
Означаю здесь две даты, ибо сам не знаю, который сегодня день. Все, произошедшее со мной, кажется бредом, фантасмагорической иллюзией, но иллюзией невероятно реальной. Я не могу поверить в это, но вынужден.
Волею Господа я оказался заброшен в совершенно невероятное место. Не будь подобное невозможным, я бы счел, что это — другой мир. Местные жители называют его Аенгрост. Я сейчас нахожусь в одной из крупнейших стран — Святой Империи Христесар. Здесь царит безграничная власть священнослужителей и аристократии — потомков апостолов Иисусовых. Их называют апостолитами. Когда Анжей и Кетара, дети, спасшие мне жизнь, рассказали мне о порядках, заведенных в этой жуткой Империи, я был поражен, и решил было, что бедные брат и сестра повредились рассудком от переживаний, выпавших на их долю. Но эти недостойные мои сомнения рассеялись, едва мне довелось пройти по улицам Атана — так называется город, в котором я оказался.
Жестокие, изощренные казни здесь — обычное дело. Если бы не постоянные подсказки Кетары и моя маскировка, я и сам бы оказался на эшафоте в первый же час прогулки — лишь за то, что не поклонился бы до земли проносившейся мимо епископской карете.
О маскировке следует упомянуть отдельно. Анжей благоразумно счел, что в простой одежде и с внешностью потомственного аристократа я буду привлекать к себе ненужное внимание. К моему величайшему сожалению, он был прав, и мне пришлось не только убрать волосы под куртку, но и слегка вымазать лицо. Сложнее всего было идти, сгорбившись, дабы не выдавать осанку воина, которая после моего невероятного омоложения ко мне вернулась, и смотреть в землю. Вероятно, я не смог бы так себя вести, если бы от этого зависела бы такая малость, как моя жизнь, но подвергать риску своих спасителей… Это было бы в высшей степени неблагородно.
Впрочем, вернусь к описанию Атана. Если рассматривать город отдельно от того, что ежедневно в нем происходит, то нельзя не признать — он прекрасен. Все здания, находящиеся внутри городской стены, построены из белого камня, сама же стена возведена из удивительно красивого серебристого мрамора, который в лучах солнца выглядит украшенным россыпью невероятно крупных алмазов. Я раньше и не подозревал, что такой камень существует в природе. Хотя, если все же предположить, что я действительно в другом мире…
За городской стеной находятся дома бедняков-простолюдинов, но даже здесь все выглядит не хуже, чем, скажем, в центральных кварталах Тулузы или Парижа. Дома ближе к стене двух- или трехэтажные, в них живет по несколько семей. Чуть дальше — небольшие деревянные домики с огородами. На улицах даже за пределами стены очень чисто, в самом же городе выложенные светло-серым камнем мостовые выглядят так, словно бы их моют каждые полчаса. Кетара объяснила мне, что это как-то делают сами священники, при помощи своей Силы.