– Значит, решено, – сказал он, – что ваша жена передает коллекцию, принадлежащую Пурпурному Императору, городу Парижу?
Я утвердительно кивнул.
– Без изъятий?
– Это дар, – сказал я.
– Включая и этот экземпляр, что у вас в руках? – спросил Ле Биан. – Эта бабочка стоит кучу денег.
– Неужели вы думаете, что у нас возникнет желание продать Императора? – спросил я. Меня начала раздражать настойчивость мэра.
– Я бы его уничтожил, будь я на вашем месте, – визгливо закричал Ле Биан.
– Это было бы такой же глупостью, как ваше вчерашнее захоронение манускрипта, – заявил я и посмотрел на Макса Фор-тона. Он немедленно отвел глаза.
– Суеверные трусы! – сказал я и сунул руки в карманы. – Вы верите любым небылицам, которые вам рассказывают.
– Ну и что? – спросил Ле Биан, подняв брови. – В них больше правды, чем лжи.
– Неужели? – ухмыльнулся я. – Мэр Сэн-Гилдаса и Сэн-Жульена верит в оборотней?
– Нет, в оборотней не верю.
– Тогда во что? В огненного человечка?
– Это история, – убежденно сказал Ле Биан.
– Черт возьми! – закричал я. – Вероятно, господин мэр непоколебимо верит в существование великанов?
– Великаны существовали, это всем известно, – проворчал Макс Фортон.
– И это говорит аптекарь! – воскликнул я с укоризной.
– Послушайте, месье Даррел, – скрипучим голосом отозвался на это Ле Биан. – Вы знаете, что Пурпурный Император был ученым человеком? Сейчас, я думаю, пришла пора задать вам вопрос: Почему он постоянно отказывался включить в свою коллекцию посланца смерти?
– Кого, кого? – удивился я.
– Я имею в виду ночную бабочку. Ее называют «мертвая голова», но мы в Сэн-Гилдасе зовем ее «посланец смерти^.
– А, вы говорите о большом бражнике, широко известном под названием «мертвая голова», – сказал я. – С какой стати местные жители именуют ее посланцем смерти?
– Дело в том, что они говорят так о ней не менее восьмисот лет, – вступил в разговор аптекарь. – Даже Фруассар упоминает об этом в комментариях к хроникам Жака Сорге. У вас в библиотеке есть эта книга.
– Сорге? Кто он такой? Я никогда не читал его книг.
– Жак Сорге был, кажется, сыном какого-то священника, лишенного духовного сана. Я точно не помню. Это было во времена крестового похода.
– Боже мой! – закричал я, выведенный окончательно из терпения. – С тех пор, как я сбросил в яму череп, я только и слышу о священниках, монахах, крестовых походах, загадочных смертях и колдовстве. Честно говоря, я устал от этого. Можно подумать, что мы живем в пору мрачного средневековья. Вы хоть знаете, какой год на дворе, Ле Биан?
– Тысяча восемьсот девяносто шестой, – отозвался мэр.
– И несмотря на это вы, двое здоровых мужчин, боитесь «мертвой головы».
– Да, я бы не хотел, чтобы ко мне в окно залетела такая штучка, – сказал Макс Фортон. – Это навлечет беду на дом и его обитателей.
– Один Бог ведает, зачем Его создание носит на спине отметку в виде желтого черепа, – благочестиво заключил Ле Биан. – И я принимаю, что Он сделал это в знак предупреждения и поступаю сообразно этому, – добавил он торжественно.
– Послушайте, Ле Биан, – сказал я, – обладая некоторой долей воображения, на тельце ночной бабочки определенного вида можно действительно увидеть рисунок в виде черепа. Что же из этого следует?
– Из этого следует, что лучше ее не трогать, – сказал мэр, покачивая головой.
– Она визжит, когда ее трогают, – добавил Макс Фортон.
– Некоторые твари визжат все время, – возразил я.
– Например, свиньи, – отозвался мэр.
– Да, и ослы, – сказал я, упорно глядя на него. – Вы кажется хотели рассказать мне, как череп выкатился из могилы?
Но мэр лишь сжал губы и снова взялся за молоток.
– Ле Биан, не будьте таким упрямым, я ведь задал вам вопрос.
– А я отказываюсь на него отвечать, – отрезал мэр. – Фортон видел то же, что и я. Вот пусть он и расскажет.
Я оценивающе посмотрел на маленького аптекаря.
– Я не скажу, что своими глазами видел, как он выкатился из ямы, – заговорил Фортон и содрогнулся. – Но… но в таком случае как он оказался наверху?
– А он и не оказывался. Это был округлый желтый булыжник, который вы по ошибке приняли за череп, – ответил я. – У вас нервы расшатались, Макс.
– О! Это был очень любопытный булыжник, месье Даррел, – сказал Фортон.
– Я тоже стал жертвой галлюцинации, – продолжал я. – И теперь с сожалением констатирую, что сбросил в яму два ни в чем неповинных камня, воображая каждый раз, что сбрасываю череп.
– Нет, это было, – мрачно возразил Ле Биан,
– Всем нам просто показалось, – сказал я, игнорируя замечание мэра. – Достаточно нескольких совпадений – и результат начинает попахивать чертовщиной. Моей жене, например, вчера вечером показалось, что в окно заглядывает монах в маске.
Фортон встал. Ле Биан уронил молоток и гвозди.
– Что? Что такое?
Я повторил. Фортон стал мертвенно-бледным.
– Боже! – потерянно забормотал Ле Биан. – Черный монах в Сэн-Гилдасе!
– Н-неужели вы н-не знаете древнего пророчества? – заикаясь выдавил Фортон. – Фруассар приводит цитату из Жака Сорге:
– Аристид Ле Биан, – сказал я сердито. – И вы, Макс Фортон! С меня достаточно. Какой-то деревенский идиот пришел из Банналека, чтобы подшутить над старым пугливым дураком вроде вас. Если сейчас у вас нет более интересного занятия, чем рассказывать сказки, то я подожду. Будьте здоровы!
Однако из гостиницы я вышел более встревоженный, чем мог от себя ожидать.
День был хмурый. С востока наплывали тяжелые грозовые облака. Издалека доносился шум прибоя и крики мечущихся в сером небе чаек. Я уже видел, как вспыхивают морские волны, набегая на буруг, и откатываются, оставляя на песке груды водорослей. Стайки ланцетников, выпрыгивая из темной воды, блестели подобно горсти искр. Два-три кроншнепа то там, то тут пролетали над рекой. Над пустошью пронеслись морские стрижи, спеша укрыться от надвигающейся бури на ближайшем озерце. Полевые пташки попрятались в живых изгородях; оттуда доносился их неугомонный щебет.
Дойдя до берега, я сел под скалой, положив голову на сомкнутые руки. Остров Груа уже скрылся за сплошной завесой дождя.
На востоке горизонт загромождали черные тучи, на их фоне белели горы. В отдалении лениво прокатился гром. На гребне приближающейся бури возникали и распадались клубки молний, и, подобно молниям, так же появлялись над волнующимся морем и исчезали стайки ланцетников. Прибой ревел, усеивая берег пеной.
Дождь шел над островом Груа, дождь шел над островом Сэн-Барб, дождь уже добрался до белых скал. Несколько чаек металось в дождевой вышине, не находя выхода из штормовой сетки. Молнии чертили небо, гром гремел непрерывно.
Я поднялся, чтобы идти. Холодная дождевая капля упала мне на руку, потом еще одна, потом третья – на лицо. Странную форму приобрела пена, качавшаяся на волнах, будто руки, с угрозой тянувшиеся ко мне. Откуда-то появился огромный баклан – черный, как скала, на которой он сидел, задрав к небу уродливую голову.
Медленно побрел я домой через потемневшую пустошь. Вереск утратил лилово-красный цвет, намок и казался серым среди серых камней. Сырой торф хлюпал под моими тяжелыми сапогами, колючий терн царапал мне ноги. На всем лежал какой-то призрачный отсвет. Ветер носил над пустошью водяную пыль. Наконец лавиной обрушился дождь.