– И принеси мне вышитый атлас. Да, так. Он услаждает взор.
– Да, сэр, – согласился сконфуженный Джим.
– На этот раз ты прощен, – добавил милорд, весело сверкнув глазами. – А что поделывают наши друзья?
Солтер вернулся к окну.
– Они ушли в дом, сэр. Нет, вон джентльмен-паучок! Похоже, он торопится, ваша честь.
– А! – проговорил граф. – Можешь помочь мне надеть кафтан. Спасибо.
Милорду не без труда удалось попасть в великолепное атласное одеяние, которое сидело на нем, словно влитое, так великолепно было подогнано по фигуре. Он расправил кружевные манжеты и, чуть нахмурившись, надел на палец перстень с изумрудом.
– Думаю пробыть здесь несколько дней, – заметил он спустя несколько мгновений. – Чтобы… э-э… не возникло подозрений.
И он посмотрел на слугу из-под полуопущенных ресниц.
Не в натуре Джима было расспрашивать хозяина о делах, а тем паче удивляться каким-либо его словам или поступкам: он предпочитал получать и немедленно исполнять его приказы. Он испытывал к Карстерзу собачью преданность и обожание, слепо следуя за ним, и был счастлив ему служить.
Карстерз нашел его во Франции совершенно без средств: предыдущий хозяин уволил его из-за безденежья. Став личным слугой милорда Джона, он так и остался при нем, оказавшись незаменимым человеком. Несмотря на удивительно невыразительное лицо, он был совсем не глуп и не раз выручал Карстерза из опасных переделок, нередких в бесславной и рискованной карьере грабителя. Лучше всех понимая своего непредсказуемого господина, – он и на этот раз догадался, о чем тот думает. В ответ на его взгляд он многозначительно подмигнул.
– Так этих джентльменов вы сегодня ограбили, сэр? – спросил он, выразительно ткнув большим пальцем в сторону окна.
– Мгм. Мистера Шмеля и его спутника. Похоже, что так. Мне не по душе мистер Шмель. Я нахожу его несимпатичным. Но есть некоторая вероятность, что он обо мне того же мнения. Я собираюсь продолжить наше знакомство.
Джим презрительно хмыкнул – и получил в ответ вопросительный взгляд.
– Ты не в восторге от нашего друга? Пожалуйста, не суди по внешнему виду. Может, у него прекрасная душа. Но я не думаю. Н-нет, право же, не думаю. – Он легко рассмеялся. – Знаешь, Джим, похоже, мне предстоит сегодня недурной вечер!
– Не сомневаюсь, ваша честь. Провести толстого джентльмена можно играючи.
– Вероятно. Но мне придется иметь дело не с толстым джентльменом, а, если не ошибаюсь, с властями этого очаровательного городка. Я не ошибся – паучок возвращается?
Солтер пододвинулся к окну.
– Да, сэр. И с ним еще трое.
– Вот именно. Будь любезен, подай мне табакерку. И трость. Спасибо. Я чувствую, что пришло время показаться. Пожалуйста, не забудь: я только что приехал из Франции и не спеша еду в Лондон. И держись поглупее. Да, вот так.
Джим радостно ухмыльнулся: он не напускал на себя глупого выражения, и шутка господина доставила ему немалое удовольствие. Он широким жестом распахнул дверь и проводил взглядом «сэра Энтони», жеманно засеменившего по коридору.
В кофейной комнате лондонский торговец, которого звали мистер Фадби, излагал свои обиды, перемежая рассказ многочисленными выразительными паузами и подчеркивая слова. Его слушали мэр, секретарь городского совета и приходской пристав. Всех троих вызвал мистер Чилтер, его клерк, в соответствии с приказом: мистер Фадби любил, чтобы у него было много слушателей. Вот и сейчас, несмотря на потерю своего драгоценного ящика с наличностью, он получал немалое удовольствие.
А вот мистер Хеджез, мэр, удовольствия не получал. Это был суетливый человечек, страдавший несварением желудка. Его ничуть не интересовало происшедшее, и он не понимал, чего хочет от него мистер Фадби. Его оторвали от обеда, он был голоден и, сверх всего прочего, находил мистера Фадби на редкость непривлекательным типом. Однако разбой на большой дороге был делом довольно серьезным, следовало что-то предпринимать: поэтому он слушал рассказ с притворным интересом, напустив на себя глубокомысленный вид, и в нужные моменты издавал звуки, изображающие сочувствие. И чем дольше он смотрел на мистера Фадби и слушал, тем меньше тот ему нравился.
Секретарь городского совета тоже не испытывал к нему расположения. В мистере Фадби было что-то, отталкивающее, его обращение становилось особенно неприятным, если общественное положение его собеседника было ниже его собственного. Приходской же пристав вообще ни о чем не думал. Решив (совершенно справедливо), что происшедшее не имеет к нему никакого отношения, он откинулся на спинку своего стула, равнодушно разглядывая потолок.
История, которую излагал Фадби, удивительно мало напоминала истину. Этот сильно приукрашенный рассказ, в котором сам он вел себя поразительно отважно, был придуман по дороге в Льюис.
Он все еще разглагольствовал, когда милорд вошел в комнату. Лениво подняв монокль, Карстерз оглядел собравшихся, чуть поклонился и прошел к огню. Он уселся в кресло и больше ни на кого не обращал внимания.
Мистер Хеджез сразу же признал в нем аристократа и досадовал, что мистер Фадби говорит так громко. Но тот, обрадовавшись появлению еще одного слушателя, продолжил свой рассказ с огромным удовольствием – и еще большее громким голосом.