Ее пробрала дрожь. Джеральд говорил: не бывает, чтобы человек содрогнулся от потрясения, от какого-то неприятного открытия, это выдумка романистов. Но Урсула дрожала и понимала: озноб не пройдет, пока она не выйдет из кабинета. Нужно вынести отсюда самое ценное — рукописи, заметки, первые издания, а потом запереть дверь и выбросить ключ. Запереть дверь, вызвать плотников, поручить им убрать дверную раму, заложить дверь кирпичом и заклеить сверху обоями, превратить кабинет в потайную комнату, запечатанную, со временем — забытую. Она догадывалась, что сказали бы по этому поводу девочки.
Пока родители живы, дети остаются детьми. Родительский дом по праву принадлежит им, сентиментальный храм их сердец. В любой момент они могу вернуться сюда, найти здесь убежище, хотя у них давно есть собственные квартиры. Сара и Хоуп рвутся поучать мать, как обустроить в дальнейшем Ланди-Вью-Хаус. Кабинет для них — святая святых. Хоуп охотно превратила бы его в часовню.
Наконец Урсула открыла шкаф и заглянула внутрь. Там оказалось больше бумаг, чем она помнила, — рукописные черновики Джеральда, ее перепечатки, наброски незаконченных романов, порой всего одна или две главы. С ним такое случалось: начнет новую вещь — и тут же она приестся или не пойдет. Тогда он злился, ходил надутый, пока не появлялась идея получше. Урсула и не думала винить его за это, в те годы ей и в голову не приходило упрекать его за периоды плохого настроения, но Джеральд счел нужным пояснить: «Это моя жизнь, понимаешь? Другой у меня не будет. Вся моя жизнь вложена в это».
Она не вполне понимала, что он хотел сказать. Разве он не достиг успеха, славы, денег, разве у него нет жены, дочерей, дома?
— Я вложил свою жизнь в это, — повторил он. — Иначе мне было не спастись. Когда работа останавливается — это смерть. Я умираю. Потом воскресаю. Но сколько раз можно умереть до того настоящего, последнего раза? Скажи, если знаешь.
«Это» — так он называл свою работу. Краткое, очищенное от определений местоимение.
Здесь, среди черновиков, превратившихся в опубликованные книги, не менее десятка его «смертей». Урсула перевела взгляд на рабочий стол и кое-что заметила: корректура, которую он правил в день своей смерти, по-прежнему лежала слева от машинки, но груда бумаг, высившаяся в тот день справа, исчезла. Хоуп ничего не смогла сказать матери по этому поводу, говорила только, что в кабинет не заходила, ей этого не вынести, а Сара даже не поняла, о чем речь. Дафна Бетти, хотя и разумная женщина, восприняла бы расспросы как обвинение в воровстве. Можно подумать, она покусится на сотню страниц неразборчивой машинописи!
Сидя в гостиничном номере, Урсула постаралась выбросить из головы мысль о пропавшей рукописи и прочесть первую главу Троллопа. Она уже читала этот роман, но перечитывала с удовольствием. В девять часов она заглянула в детскую. Ее подопечные крепко спали, мальчик прижимал к губам руку с игрушкой. Урсула выключила телевизор и вернулась в родительскую спальню. Там она оставалась, читая и размышляя, до половины одиннадцатого, пока не вернулись мистер Хестер и мисс Томпсон.
На первый взгляд предложение показалось ей неприемлемым, из тех идей, которые вроде бы не причинят никому ущерба, даже не поставят в неловкое положение, но почему-то пугают.
— Роберт Постль хочет, чтобы ты написала воспоминания об отце?
— Сначала он обратился к Хоуп, — уточнила Сара. — Не знаю уж, с какой стати. Тебя он просить не станет, вся идея в том, чтобы о знаменитом человеке написал кто-то из его детей.
Дочери даже не поинтересовались, не удручает ли ее разговор о покойном муже. И хорошо, что Роберт Постль не обратился со своим предложением к ней, а то как бы с ее языка не сорвалась грубость или опрометчивые слова, о которых Урсула могла пожалеть впоследствии.
— Ты этим займешься?
— Я решила попытаться. Может, это как раз для меня.
Урсула прекрасно понимала дочь. К тридцати двум годам, после семи лет преподавания в Лондонском университете, Сара сумела опубликовать всего одну книгу — свою докторскую диссертацию. Воспоминания об отце вряд ли могли заменить ученый труд и повысить ее академическую репутацию, но с их помощью она могла добиться кое-чего поважнее: предстать перед публикой, составить себе имя. Если повезет, книга станет бестселлером. Сара заговорила о современной моде на биографии знаменитых родителей, привела известные примеры, но Урсула и так уже знала, о чем речь. Оставалось только надеяться, что лично от нее много не потребуют.