– Боже правый! – слабым голосом проговорила она, откупоривая флакончик с солями.
Его милость появился впервые со времени ее переезда в Бат, и она еще не забыла обиду из-за того, что он вежливо отклонил присланное ею приглашение. Он склонился над протянутой ему вялой рукой, а потом осмотрел Лавинию с ног до головы.
– Я сожалею о том, что нашел тебя нездоровой, моя дорогая сестра, – любезно проговорил он.
– Это пустяки. Всего лишь глупая мигрень. Я никогда не бываю здесь здорова, этот дом такой душный, – капризно отозвалась она.
– Тебе бы следовало попить воды, – сказал он, разглядывая в лорнет кресло, на которое она ему указала. – У него неустойчивый вид, дорогая, я, наверное, предпочту кушетку, – и он уселся на маленьком диванчике.
– Скажи, пожалуйста, сколько ты уже в Бате? – осведомилась она.
– Я приехал во вторник на прошлой неделе.
Леди Лавиния возмущенно выпрямилась.
– Во вторник на прошлой неделе? Так ты здесь уже десять дней – и только сейчас пришел ко мне!
Казалось, он поглощен изучением белизны своих рук, сиявшей сквозь складки упавших на них кружевных манжет.
– Да, у меня были другие дела, – холодно ответил он.
Сборник проповедей, которые пыталась читать леди Лавиния, соскользнул на пол, когда она рывком поправила подушку.
– И ты пришел ко мне, когда тебе это было удобно? Как ты мог оказаться таким гадким и не приехать по моему приглашению?
В ее голосе послышались резкие, высокие ноты, говорившие о гневе.
– Моя милая Лавиния, если ты хочешь демонстрировать свою прискорбную вспыльчивость, я просто уйду, так что будь осторожнее. Я полагал, ты поймешь: общество твоего достойного супруга, каким бы оно ни было благотворным, меня угнетает. И право, меня удивило твое письмо.
– Ты мог бы приехать ради меня, – досадливо ответила она, снова откидываясь на подушки. – Надо полагать, ты не отходил от этой Моулсли? Ба! Мне кажется вы, мужчины, просто с ума сошли.
Тут его милость понял истинную причину гнева и неприятно улыбнулся:
– Так вот что тебя расстроило. А я не мог понять, в чем дело.
– Нет, не в этом! – вспыхнула она. – И в толк не возьму, с чего это ты так подумал. Что до меня, я не вижу в ней ничего привлекательного, и то, как ей восхищаются мужчины, просто отвратительно! Отвратительно! Но так всегда бывает, когда женщина свободна и богата! Ну! Ну! Почему ты ничего не говоришь? Ты находишь ее прелестной?
– Сказать по правде, милая, я видел эту леди только мельком. У меня были другие интересы, и я покончил со всеми женщинами, пока. Кроме одной.
– Я это уже слышала. Думаешь жениться? Боже! Но мне жаль эту девушку!
Несмотря на издевательский смешок было видно, что она заинтригована.
Его милость нимало не возмутился.
– Я не думаю жениться, Лавиния, так что твоя жалость напрасна. Я встретил девушку – почти девочку – и не успокоюсь, пока не добьюсь ее.
– Господи! Опять какая-нибудь фермерская девица?
– Нет, милая моя сестра, не какая-нибудь фермерская девица. Леди.
– Помоги ей Господь! Кто она? Где она живет?
– Она живет в Суссексе. А кто она – я тебе не скажу.
– А, как хочешь! Я не умру от любопытства!
– А-а! – Его губы изогнулись в циничной улыбке, и раздосадованной леди Лавинии безумно захотелось швырнуть в него флакон с нюхательными солями. Но она знала, что злиться на Трейси – хуже, чем бесполезно, поэтому, демонстративно зевнув, с надеждой подумала, что задела его. Если даже она оказалась права, утешения ей это не принесло, он невозмутимо продолжал:
– Изящней штучки свет не видывал, и готов поклясться, что подо льдом таится огненная кровь!
– Неужели девушка не растаяла перед вашей милостью? – с напускным изумлением ахнула Лавиния, и была рада увидеть, как он нахмурился.
Тонкие брови сдвинулись над высокой переносицей, глаза сверкнули, хищные белые зубы закусили чувственную нижнюю губу. Она увидела, как пальцы сжали табакерку, и внутренне ликовала, что ей удалось вывести его из себя. Но радость была недолгой: в следующую секунду расправились брови и пальцы расслабились – он снова улыбался.
– Сейчас она холодна, – признал он, – но, надеюсь, со временем станет более податливой. – По-моему, Лавиния, я не лишен опыта в том, что касается вашего прекрасного, но капризного пола.
– Не сомневаюсь. И где ты познакомился с этой несговорчивой красавицей?
– У павильона с минеральным источником.
– Господи! Опиши ее, пожалуйста.
– Буду счастлив. Она выше тебя – брюнетка. Волосы у нее как сумеречное облако, и вьются надо лбом и вокруг ушек – чертовски завлекательно. Глаза карие, но в них есть искры чистейшего янтаря, и в то же время они темные и бархатные.
Миледи поднесла к носику флакон с солями.
– Но вижу, что надоел тебе. Влюбленный, милая моя Лавиния…
Эти слова снова заставили ее выпрямиться.
– Влюбленный? Ты? Чушь! Чушь! Чушь! Тебе неизвестен смысл этого слова. Ты… ты просто рыба, и любви в тебе не больше, чем в рыбе, но и сердце рыбье, и…
– Умоляю, перестань. Не сомневаюсь, я очень скользкий, но ты, по крайней мере согласишься, что ума у меня побольше, чем у рыбы?
– О, ума у тебя хватает! – негодовала она. – Ума на злое! Этого не отнимешь!
– Право, очень мило, что ты…
– Страсть, которую ты сейчас испытываешь, это не любовь. Это… это…
– Извини, дорогая, но в настоящую минуту я полностью лишен всяких сильных чувств, так что твои слова…
– Ах, Трейси, Трейси, я даже с тобой ссорюсь! – отчаянно воскликнула она. – Ах, почему?.. Почему?
– Ты ошибаешься, дорогая. Это всего лишь обмен комплиментами. Я не буду мешать тебе внести в него свой вклад.
У нее задрожали губы.
– Продолжай, Трейси, продолжай.
– Хорошо. Кажется, я описал ее глаза?
– С массой скучных подробностей.
– Я постараюсь быть кратким. Более сладких губок я еще в жизни не видел…
– А, как ты заметил, опыт у тебя немалый, – пробормотала она.
Он насмешливо поклонился.
– В целом она – настоящая норовистая лошадка. Всего только и нужно – подрезать ей крылышки.
– Разве лошадкам подрезают крылья? Мне всегда казалось…
– Милая моя Лавиния, ты, как всегда, права: этого не бывает. Позволь поблагодарить тебя за то, что ты поправила мою неловкую метафору.
– Ах, не стоит благодарности.
– Вот и не буду. Ее нужно приучить к уздечке. Будет забавно ее приручить.
– Правда? – она с любопытством смотрела на брата.
– Чрезвычайно забавно. И я уверен, что это возможно. Я ее добьюсь.
– А что если она знать тебя не захочет?
Тяжелые веки вдруг поднялись.
– У нее не будет выбора.
Леди Лавиния вздрогнула и выпрямилась.
– О, Трейси! Неужели ты напрочь лишен совести! – вскричала она. – Может, – издевательски спросила она, – ты намерен похитить эту девушку?
– Вот именно, – кивнул он.
Она лишь ахнула от подобного бесстыдства.
– Боже, да ты с ума сошел! Похитить леди? Не забывай: ты не с деревенщиной дело имеешь! Трейси, Трейси, умоляю тебя, не делай глупостей. Как ты можешь ее похитить?
– Это милая моя, я пока не решил. Но я не предвижу особых трудностей.
– Но, Боже милосердный, неужели девочку некому защитить? Братьям? Отцу?
– Отец есть, – медленно проговорил Трейси, – он был здесь, когда они только приехали. Он не в счет – и, что самое важное, он из тех, кто пресмыкается. Если бы я представился, то, наверное, мог бы жениться на его дочери тотчас же. Но я этого не хочу. По крайней мере, пока.
– Боже правый, Трейси! Сейчас же не средневековье! Это невозможно, говорю тебе! Может, по крайней мере, вспомнишь, что представляешь нашу семью! Хорошенькое будет дело, если разразится скандал!
Она бессильно замолчала, глядя, как он смахивает с галстука крошку нюхательного табака.
– Ах, Трейси! Право же, ты ведешь опасную игру. Одумайся, умоляю тебя!
– Право, Лавиния, это забавно. Я думаю, что способен сам позаботиться о себе и собственной чести.
– Ах, не насмешничай, не насмешничай! – воскликнула она. – Иногда мне кажется, что я просто тебя ненавижу!
– Тем забавнее, дорогая.