А Грибанов не старик еще. Просто крепкий мужик. Вот он аккуратно снимает уклейку с крючка, опускает ее в ведерко, сматывает катушку, складывает телескоп, наклеивает кусочек пластыря на крючок, чтобы не отстал от рукоятки, потом моет сапоги.
— Пошли, тут пеньки есть. Посидим. Обсудим дело.
Сначала я долго и вразумительно рассказываю краткую историю своей жизни до этих самых мгновений, до пеньков. И на глазах — а это ощущается физически — уходит из него добродушие, и не сталь вовсе, а какой-то запредельный металл появляется в прищуре его генеральском, в развороте плеч и в голосе.
Потом свою историю рассказывает Струев. Показывает удостоверение свое. Предъявляет зачем-то табельное оружие. Потом Илья Сергеевич слушает предсмертный монолог Иванова-Зотова, потом рассматривает список Амбарцумова. Я смотрю на часы. Прошло пятьдесят восемь минут с того мига, как я назвал фамилию хозяина «Юрвитана».
Грибанов еще минут пятнадцать сидит молча, смотрит на игру уклеек в реке, глядит сквозь прозрачную рощицу на Медведково.
— Пошли.
— Куда?
— Сначала я удочку отнесу, ведерко. Переоденусь. А потом поедем.
— Куда?
— Что ты заладил? На кудыкину гору. Ваша самопальная группа теперь подчиняется мне. Кстати, вы никого не привели?
— А если б мы знали! — просто отвечает Струев.
— Здесь меня подождите, — просит Грибанов, оставляя нас у дверей своего подъезда.
Отсутствует он минут пятнадцать. Возвращается в хорошем костюме с блестками, в галстуке, поверх плащ белый, а туфли и вообще долларов за семьсот. И одеколон… От этого лицезрения у нас со Струевым не прибавляется оптимизма. Богатый человек — наш классовый враг. Или иллюзия врага.
Машина его, белая «девятка», вымыта до безумия, в салоне стерильная чистота. Мы садимся сзади.
— Оружие отдай, — протягивает он руку.
И Струев отдает свой ствол, запасную обойму. Грибанов прячет пистолет в «бардачок», но закрывать его не спешит.
— Удостоверение давай. — И участковый безропотно отдает книжечку в полиэтилене.
— А у тебя?
Я мотаю головой:
— Только фальшивый паспорт, жбановский.
— Давай. — И рука ладонью вверх, ждет….
— Мы бы и так никуда не делись.
— Знамо дело, — подтверждает Грибанов.
Мы выезжаем на кольцевую, и Струев молча, не задавая вопросов и не давая поводов к ним, набирает скорость. Едем долго. Как будто он весь круг решил сделать и вернуться, а потом выпустить нас наружу и сказать: «А теперь идите, куда шли. Вот ваши цацки. Недосуг мне все эти тайны. Уклейка дуром идет. Потом плотва двинет с окунем». Я вспоминаю Алябьева и впадаю в грех. Говорю о нем про себя долго и плохо.
Наконец мы останавливаемся на перекрестке кольцевой улицы имени Арвида Яновича Пельше.
— Что здесь?
— Кладбище, — просто отвечает Грибанов.
— Какое? — интересуется Струев.
— Востряковское, — заканчивает объяснять цель нашей поездки Грибанов.
Неприметное здание в парке, напротив бокового входа на кладбище.
— Прошу, господа бомжи, на выход.
Мы выходим. Наш душеприказчик запирает автомобиль и ведет нас внутрь. Вахта, охрана, вертушка.
— Они со мной, — говорит Грибанов.
Мы поднимаемся на третий этаж, последний. Контора какая-то. Мужики, похожие на оперов из фильмов, барышни в строгих костюмах, двери без надписей. Грибанов не стучась открывает одну. Там кресла, журнальный столик, пепельница.
— Ждать здесь, — приказывает он и выходит. Ждать так ждать.
— Ты думаешь, что там? — спрашиваю я Струева.
— Похоже на курилку.
— Ясно, что не конференц-зал. Что за контора-то?
— Тонкая контора. Даже вывески нет.
— Хорошо, что мы люди некурящие.
— А я бы закурил, — говорит Струев.
— Струев. Обещай, что, если ты вернешься, найдешь Катю и моего кота. Кота можешь взять себе, а ей скажи, что я неплохим, в сущности, был человеком.
— А другу твоему что сказать? Крылатому?
— Чтобы он в следующий раз не шатался по окрестностям, а занимался каким-нибудь полезным делом.
Наконец Грибанов возвращается. С ним двое молодых людей, опрятных и складных.
— Пошли, — говорит Грибанов.
Мы идем вниз, на первый этаж, один сопровождающий впереди, другой — чуть отстав. Мы опускаемся на следующий уровень. Подвальный. Зальчик с диваном, коечками, столом и телевизором.
— Что это?
— Внутренняя тюрьма. — Чья?
— Неважно, — скромно отвечает Грибанов. — Поживете денек-другой. Здесь вы в полной безопасности. А мы кое-что проверим.