— Ну, что, гаспада⁈ — с характерным растягиванием букв начал Ельцин, — у нас сегодня настоящая мировая встреча. Можно сказать, судьбоносная!!! Весь мир вздрогнет! Мы докажем всем этим, что мы ещё ого-го! Решим окончательно проблему коммунизма и всем им покажем! — потряс он кулаком в воздухе.
Все сидящие за его столом закивали, не обращая внимания на патетику и пафос Бориса Николаевича.
— Вот и я об этом, — Ельцин подошёл к столу и машинально протянул руку к графину.
Потом, видимо, вспомнил, что там обычная вода, и отдёрнул руку. Сидеть за столом он не любил и поэтому, пройдя мимо кресла, остановился посреди просторного кабинета.
Станкевич склонился к Иваненко.
— Царь сегодня не пил?
— С утра нет, — шепнул в ответ тот. — Да и сейчас вроде не должен,
— Значит, это остаточное.
— Гаспада, у нас всё готово? — в это время задал вопрос Ельцин.
Все стали переглядываться, не решаясь взять на себя ответственность и поставить пусть и гипотетическую, но точку. Ответил за всех Хасбулатов.
— Борис Николаевич, до господ нам ещё далеко, — улыбнулся он. — Но всё под контролем.
— Точно⁈
— Точно! — кивнул Руслан Имранович. — Точнее не бывает.
— А армия нас поддержит? — обратился Ельцин к Руцкому.
— Главком ВВС наш, Борис Николаевич. Ни один самолёт не взлетит и не сядет без его ведома и нашего разрешения. Тут всё на мази! Евгений Иванович НАШ человек!
— Хорошо, быть ему маршалом и министром обороны, раз так. Нашей, новой РОССИИ, не советской, а эмм… — Ельцин замешкался с подбором нужного слова, — в общем, новой. Мы не белые, царя вспоминать не будем, а начнём всё с нуля. Весь Союз разрушим до основания, а затем…
Ельцин с размаху шлёпнул крепкой ладонью по столу и скорчил (ну, по его мнению) злобную гримасу. Получилось так себе, но все прониклись.
— Да, он это знает, — подтвердил Руцкой, — на то и рассчитывает.
— Ага, скажи ему: Ельцин слов на ветер не бросает! Сказал, панимаш, что сделает его министром обороны, значит, сделает, — важно проговорил Борис Николаевич и тут же спросил: — А как мы будем проворачивать всё это?
И поболтал в воздухе обеими руками, так и не найдя подходящей для «всего этого» трактовки.
— Борис Николаевич, — подключился к общению Бурбулис, — все предварительные условия переговоров подтверждены. Вам осталось только определиться: куда уехать на время, пока здесь всё не решится в нашу пользу.
— Гм, ясно. Когда начинаем?
— Десятого!
— А не рановато?
— Не опоздать бы! Горбачёв со всей кодлой четвёртого августа собирается вылететь в Форос, оставив на хозяйстве Янаева. Девятнадцатого возвращается обратно, чтобы двадцатого подписать новый союзный договор между уже не советскими и социалистическими, а национальными и федеративными республиками. Метит сразу в президенты Конфедерации под названием союз суверенных государств или союз советских суверенных республик. Вы же сами в Ново-Огарёве двадцать третьего апреля подписали его проект между нашей Федерацией, Украиной, Белорусией, Азербайджаном, Казахстаном, Киргизией, Узбекистаном, Таджикистаном и Туркменистаном.
— Не бывать этому! — бухнул кулаком по столу Ельцин. — Шиш ему! Вот, шиш! — всем тут же был продемонстрирован мясистый кукиш. Красное от злости лицо президента РСФСР исказилось. Даже его крупный нос сморщился, собрался складками и покраснел. — Будет Россия, и Украина, Белоруссия, Армения и все остальные, а не новый Союз! По отдельности, каждый сам по себе. Но мы всех сильнее. Мы правопреемники! Мы сила! А они, пфф…
Его запал уже сошёл на нет, а Борис Николаевич всё двигал руками, желая договорить или что-то добавить. Потом вдруг резко передумал и уселся на стул, положив обе руки на гладкую столешницу красивого стола.
— Канешна, — заговорил он уже более спокойно, как обычно чуть растягивая слова, — добиться этого не просто. Но мы должны справиться, и обязательно справимся. Ведь мы — сила! Да⁈
— Ельцин — сила, — тут же серьёзно улыбнулся Хасбулатов. — Мы всё сделаем, в лепёшку расшибёмся, но власть для вас возьмём.
— Канешна, возьмёте! Для того вас и держу, — наставив на Хасбулатова палец, серьёзно ответствовал Ельцин. — Момент нельзя упустить! Иначе нас, — тут он рубанул воздух ребром ладони, — так скать, всех в капусту! Не простят.
Все промолчали, не видя смысла спорить. Что или кого имел в виду Ельцин, присутствующим было без особой разницы. Все и так всё понимали и знали, где-то даже на порядок больше, чем сам Борис Николаевич. Он хоть тужился и пыжился, строя из себя новоявленного вождя или диктатора, но был лишь тем, кем был: простым и не сильно умным уральцем, сделавшим успешную карьеру «патамушта», а не вопреки.