Заметив нужную машину, мы на некотором расстоянии поехали за ней. Гэкачепистов довезли до дома правительства и завели в здание. Стоять здесь долго было чревато неприятностями, и мы уехали. Насколько я помнил, вскоре последует самоубийство Пуго, к которому возникло больше всего вопросов, но числа я не помнил. Сегодня девятнадцатое… Ещё как минимум сутки есть, чтобы узнать его место жительства, установить за квартирой наблюдение и попытаться предотвратить. Он мне ещё пригодится.
Теперь оставалось во всём разобраться. Общая картина переворота ясна: фактически он уже давно произошёл. И сейчас режиссёрами просто отрабатывался рабочий сценарий: с массовкой, жертвами, кучками не пришей к воротнику штанин военных и в очередной раз объегоренных «афганцев» Аушева. Возле Белого дома мелькали даже шапки с характерными зелёными ленточками, хотя рановато им ещё мелькать. В общем, в столице вовсю разворачивался шумный карнавал всеобщего обмана. В общем. массовка старалась, как могла. Ежики плакали, кололись, но продолжали жрать кактус.
— На сегодня всё, — устало произнёс я. — Отвезите меня к посольству и отдыхайте. В ближайшие дни будет сплошная возня и «Лебединое озеро».
— Какое «озеро»? — удивлённо переспросил меня Курт, в воображении которого никак не складывались возня с каким-то водоёмом.
— В том смысле, что по телевизору круглые сутки начнут крутить тёток в пачках и дядек в обтягивающих трико. Высокое искусство, панимаш, — передразнил я Ельцина. — Народ же требует хлеба и зрелищ? Вот и станут его приучать к изящному, показывая по телевизору балет. Правда, ничего кроме напряжения эти передачи никогда не вызывали, — с горечью добавил я. — Всем спасибо, все свободны! СССР канул в лету! Кина не будет, свет закончился. А кто не поймёт, тому железным батоном по башке!
Курт недоуменно посмотрел на меня. Ему не понять: это не его страна. Хотя, с другой стороны, его страну тоже продали за медный пятак.
— На этом наша работа закончена? — осторожно спросил он, видя моё состояние.
— Нет, прослушку надо продолжать. Это только первый день, осталось ещё два. А потом… потом все начнут рьяно искать и делить золото партии. И вот именно для нас оно и будет самым важным.
— А что, и такое есть?
— Да хрен его знает! Но партийные взносы платили, какие-то деньги государство выделяло, они копились. Из этих фондов шла помощь коммунистическим партиям всего мира. Они же не на взносы капиталистов содержались? Впрочем, рядовые члены даже не подозревали, что творится наверху. Не положено! А суммы там крутились весьма приличные, и все по большей части в валюте. Хотя в равной степени они могли быть и в золоте, и в закладных бумагах, векселях, акциях, чеках на предъявителя или ещё Бог знает в чём. Я не коммунист из финансовой партийной структуры, не знаю.
Курт кивнул, сказав:
— Скорее всего эти деньги лежат либо в Швейцарских банках, либо распределены по банкам Европы. Так удобнее.
— Пожалуй, вы правы. Поищем. Думаю, значительная часть давно вложена в какие-нибудь активы, производство или недвижимость. А все бумаги надёжно спрятаны, и доступ к ним весьма ограничен. Полёты экономистов из окон многоэтажных домов могут о многом сказать. И всё тихо так, по-английски. С компартией всё кончено, она себя дискредитировала и практически самоликвидировалась, потеряв прежнее влияние. Дальше только хуже будет. Профанация, короче, сплошная! Не коммунисты, а капиталисты.
— Что? — не понял Курт. — Компартии больше нет?
— Есть, вот только не коммунисты это уже, а эти… Как их, блин, лучше назвать-то? Клоуны они на зарплате, вот кто! Рабочий на заводе хотя бы гайки точит, а эти только людям головы морочат! Понацепят на себя галстуков пионерских на полчаса, к мавзолею сходят, фотосессию на его фоне сделают и вновь свалят в свой удобный и комфортный мирок, весьма далёкий от недавно провозглашаемых лозунгов. Ну, или по депутатской трибуне изредка пальцем постучат, типа: ужо я вас поругаю! И «фьють!» на пасеку, пчёлок мёдом кормить. Пчёлы-то ещё советские, ленивые, медок не собирают, им его на блюдечке преподносят, — разглагольствовал я, давая выход своей ярости.
Почему-то вдруг вспомнились последующие неуклюжие попытки коммунистов реабилитировать себя за чужой счёт. Курт смотрел на меня и разве что не крутил пальцем у виска. Хм, а наш бы себя сдерживать не стал! Но Шнайдер — немец, да и к тому же хорошо воспитанный. Понимание имеет, что у каждого в голове собственная дурь. И лучше её не трогать, себе дороже.