— Мне очень нужно с вами поговорить, товарищ Афанасьев.
Они пошли в полутемную канцелярию.
О чем они там говорили, откроется через одну главу. — Но во всяком случае, по–видимому, военлет Афанасьев не отличался твердостью своих решений, потому что через полчаса, прощаясь с Шварцем, он сказал ему:
— Итак, сегодня ночью я на углу Малого Власьевского, против дома № 5.
ГЛАВА XI. НОЧНОЕ СВИДАНИЕ.
Над крышами глухого переулка бежали слепые облака. Луна текла им навстречу, путаясь в их серых клочьях. Афанасьев нетерпеливо посматривал на темные окна дома № 5.
Торжественно и гулко звучали шаги случайных прохожих. Спасские на Красной площади пробили три часа.
Он уже начинал жалеть, что пришел на это свидание.
Очевидно, он дал маху, и не произойдет того, чего он ожидал.
Недалеко от Афанасьева пропел петух, и вслед за этим одно из окон третьего этажа осветилось, хлопнула оконная рама, и женский голос тихо, но внятно произнес:
— Вы здесь?
Афанасьев откликнулся. Голос продолжал:
— Войдите в подъезд. Он не заперт. Дворник за углом, но он всегда спит. Спасибо вам, что пришли.
Окно захлопнулось. Афанасьев шмыгнул в подъезд. Электричество в вестибюле не горело. Было совсем темно. Только на лестнице брезжил слабый свет, проникающий из круглого окна на втором этаже.
Прошло минут пять. Афанасьев напряженно прислушивался. Вот — скрип двери и чье–то неровное дыхание…
Афанасьев прижался к стене, стараясь стать как можно более плоским. Кто–то осторожно продвигался вперед. Афанасьев уловил едва слышный шелест макинтоша.
В то же время со стороны лестницы послышались легкие осторожные шаги. В стекающем сверху слабом лунном свете показался тонкий, стройный силуэт.
Тот же женский голос опять спросил;
— Вы здесь?.. Я жду вас… Только, ради бога, тише! — Голос дрожал от волнения. — Мне удалось обмануть моих братьев и подобрать ключ от квартиры. Сейчас их нет дома… Подойдите ко мне.
Она чиркнула спичкой и, щурясь, стала всматриваться. Ее лицо в красных струях волос напоминало теперь лицо Медузы. Дрожащие тени бегали по нему. Спичка в руке дрожала. Она поддерживала на груди байковый халатик, одной ногой нащупывая ступеньку.
— Скорей, скорей, — шептала она… — Идите за мной. — Афанасьев искоса бросил взгляд в темные углы вестибюля. Свет спички не доходил до них. Одним ухом чутко прислушиваясь к шорохам за своей спиной, он сделал несколько шагов по направлению к девушке. Вдруг она круто повернулась к нему.
Вторая спичка догорала в ее руке, и она заговорила поспешно, как будто для того, чтобы успеть увидеть впечатление от своих слов на его лице.
— Знаете, почему я вас позвала? Вам нужно это знать, чтобы вы испытали такое же волнение, какое было у одного человека по вашей вине, вам нужно это знать для того, чтобы мы могли насладиться местью! Сейчас вы умрете. Вспомните «Черного Паука»!..
За спиной Афанасьева раздался злорадный смех, и чья–то темная фигура подскочила к нему с поднятой рукой.
В ту же минуту острый луч электрического фонаря перерезал темноту, осветив лицо… Осипа Пайонка.
От неожиданности он зажмурился, и нож выпал из его руки. Но это было еще не все.
Шесть человек бесшумно отделились от темной стены, направляя шесть револьверов на журналиста и женщину.
— Ни с места!
Афанасьев стоял, спокойно заложив руки в карманы. Расчет оказался верен. Шпион попался.
Но через секунду обстоятельства переменились.
Раньше, чем кто–нибудь мог сообразить, в чем дело, Пайонк ураганом налетел на Шварца, выбил у него из рук фонарь, который с грохотом разбился, и шмыгнув мимо растерявшихся агентов ГПУ, как крыса, зашуршал по лестнице.
Вслед ему засвистели пули.
Оставив агентов с женщиной у дверей, Шварц и Афанасьев бросились в погоню за шпионом. Они слышали выше этажом топот бегущих ног, свистящее дыхание и стреляли в темноту, наудачу.
Афанасьев вытащил на ходу свою зажигалку, но она не понадобилась. Здесь было достаточно светло от круглых окон на площадках, чтобы прицелиться в человека.
Они достигли верхней площадки и уперлись в чердачную дверь. Афанасьев нащупал висящий замок и выругался, но Шварц дернул дверь, она легко раскрылась… Одна замочная петля была сорвана.
Прямо перед ними, на другом конце чердака, мутно голубело слуховое окно.
На его фоне болтались две ноги. Шварц выстрелил. Мимо!
Афанасьев выстрелил. Мимо!
Ноги подтянулись кверху и исчезли.
Над их головой, как театральный гром, загрохотала крыша. Афанасьев добежал до окна, высунулся и тихо свистнул: влезть на крышу отсюда немыслимо. Дом был старый, давно не ремонтировался. Перед окном крыши вообще не было. Когда–то здесь был навес, но давно провалился, и жестяной лист повис над улицей.