Карабкаться наверх осмелился бы только акробат–профессионал.
Конечно, существует еще ход на крышу, но где его сейчас найти, а медлить нельзя.
— Живо, бегите вниз, — крикнул он Шварцу, — оцепите дом, пришлите сюда дворника и вызовите из какой–нибудь квартиры, где есть телефон, подмогу… Я остаюсь стеречь чердак.
В это самое время Осип Пайонк, зажмурившись, прыгнул на крышу соседнего трехэтажного дома. При падении он почувствовал острую боль в руке и застонал, но сейчас же, собрав всю силу воли, заставил себя поползти дальше. Он не должен был медлить…
Собственная жизнь была ему дороже и слаще самой сладкой мести.
Добравшись до чердака, он безуспешно пытался выломить плечом дверь на лестницу. Пришлось снова карабкаться на крышу.
Он заглянул вниз. Луна стремительно выплыла из груды облаков и осветила маленький дворик, к которому примыкал огороженный забором пустырь…
Журналист уцепился здоровой рукой за водосточную трубу. Мимо его ушей просвистела пуля…
Его преследователи бежали по направлению к нему по соседней крыше, выпуская в него заряд за зарядом. Сморщившись от нестерпимой боли, он спустился вниз по трубе. Через минуту он был уже по ту сторону забора, на пустыре, и сердце его бешено рвалось навстречу милой жизни.
А баронесса? Разве мог он жалеть кого–нибудь с тех пор, когда так трагически погиб «Черный Паук»!!?
Убедившись, что дальнейшее преследование бесполезно, Шварц и Афанасьев спустились в домком.
Шварц отвел в сторону Афанасьева и вполголоса сказал ему:
— Я должен извиниться перед вами, товарищ Афанасьев, что не смог сообщить вам об этом раньше — дело прежде всего. Сегодня, как раз перед моим уходом из дому, в 11 час. вечера застрелился Николай Иванович Тришатный.
Афанасьев подскочил… Он вспомнил, какое странное лицо было у племянника вчера вечером. Дыхание смерти чувствовалось на нем еще там, в вестибюле этого дома, где они так странно встретились; он был тогда уже мертв, хотя и не умер еще.
— Что за причина?
— В записке, найденной на его письменном столе, он сообщает, что заразился сифилисом от какой–то баронессы Шталь.
Афанасьев удивленно свистнул:
— Хотите видеть эту баронессу?
Шварц удивленно взглянул да него.
— Глядите, вот она.
Афанасьев указал на сутуло сидящую в углу, под охраной револьверов женщину — сообщницу Пайонка.
ГЛАВА XII. О ЧЕМ ГОВОРИЛИ ШВАРЦ И АФАНАСЬЕВ.
Теперь читатель может узнать, о чем говорили Шварц и Афанасьев в клубе.
Разговор был такой:
— Я имею новость, которая вас очень обрадует, товарищ Афанасьев. Мы, наконец, нашли того, кого искали все эти дни — человека, который покушался на вашу жизнь.
— Я догадывался, кто это был… Кто–нибудь из друзей шпионки, которую я расстрелял? Я только недавно понял, что означали слова, слышанные мною в момент нападения в Петровском парке: «Черный Паук». Так звали эту шпионку. Но я не представляю себе…
— Сейчас я вам все объясню. Помните, в ту ночь, когда умер бедняга Юргенс, у него на шее лежал черный наук… Точно кто–то нарочно взял и положил его. — Но я тогда не понял и решил, что паук был прибит дождем.
Во время осмотра вашего кабинета на подоконнике я заметил еще трех огромных пауков. Это было уже странно… В кабинете комиссара ВВА, где ежедневно тщательно убирают, за ночь поселилось целое паучье семейство. Но это все–таки не возбудило бы во мне никаких подозрений, если бы я не заметил в лапках одного паука пушинки темной шерсти.
— Пушинка? — Я не понимаю, почему.
— А вот, погодите, сейчас вам будет все понятно. Пушинка темной шерсти. Такая маленькая, что вы с трудом могли бы ее рассмотреть. Такие пушинки часто бывают в карманах платья у неопрятных людей. Получилось такое впечатление, что кто–то, не очень аккуратно обращающийся со своим платьем, держал в своих карманах целую партию пауков и, по какой–то причине, оставлял их вроде визитной карточки. Я сопоставил это обстоятельство с тем, что вы мне рассказывали о нападении в Петровском парке и о словах, которые вы приняли за свой бред.
Не правда ли, странно? Это было похоже на какой–то тайный знак. Я человек опытный, и не раз в своей практике сталкивался с романтическими выходками преступников.
Я дал исследовать эти шерстинки у нас в лаборатории ГПУ. Платье, с которого были эти пушинки, было темно–синее, шевиотовое и не очень новое. Так мне сказали в химической лаборатории… Словом, это было платье не того человека, которого, помните, мы с вами подозревали, и не платье брата Натальи Аристарховны и не… Словом, это был кто–то другой. Я ломал себе голову.