Но главное ждало Петра Кирыча впереди. Дядя завел его в квадратную комнату, окна которой были забраны железными решетками, протянул руку к невидимой кнопке, и комната вдруг озарилась сказочным блеском, будто рождественская елка зажглась. Люстра из хрусталя с множеством подвесок различной формы напоминала театральную. От нее струился не только свет, но и едва слышимый мелодичный звон.
– Чешский президент подарил! – не удержался от соблазна похвастаться дядя. – Волшебная штука. Заряжена европейскими магами. Чего головой крутишь? Она успокаивает и лечит. А это… – Министр снова обратился к потайному выключателю. Массивная дверь тотчас отошла в сторону, и глазам Петра Кирыча открылась картина в массивной золоченой раме. – Рембрандт. Оригинал. В знак благодарности за спасение Дрезденской галереи в годы войны товарищ Хонеккер лично вручил.
Петр Кирыч медленно шел за дядей, не переставая поражаться сокровищам, скрытым за потайными перегородками. Он хотел было спросить, почему эти прекрасные вещи не выставляются в музее, но не успел. В дверях появилась тетя, Екатерина Максимовна. Она показалась гостю еще более раздобревшей. На ее голове красовалась причудливая башня, сооруженная, видимо, самым искусным московским парикмахером.
– С приездом, дорогой племянничек! – проворковала она. – Давненько не навещал. Зазнался, что ли? – Она обняла Петра Кирыча, но объятие получилось каким-то неестественным, чуть брезгливым. Он мгновенно как бы увидел себя со стороны – генерал районного масштаба, мелкая сошка, попавшая к великим мира сего. Не успел он обидчиво поджать губы, как умная женщина поправилась: – А ты солидно выглядишь. И учти, сегодняшний день вполне можешь считать счастливейшим в своей жизни.
– Вот как? – искренне удивился Петр Кирыч. Про себя подумал: «Что она имеет в виду? Может, то, что я посетил их царственный дом? А если дядя приготовил сюрприз? К примеру, перевод в Москву?»
– Коля, – она повернулась к министру, – я была в писательском ателье, писжены так перепугались, что сбились в кучку, издали разглядывали меня, как экспонат кунсткамеры.
– Что ты несешь? – добродушно укорил жену министр. – Что еще у нас за писжены? Может, пижоны? Волосатики разные. Так мы их скоро к ногтю…
– Ну и темнота ты у меня, а еще третий человек в государстве. Пора бы уже знать: писжены – писательские жены, а писдети…
– Ихние детишки.
– Видишь, племянничек, какой у тебя дядя эрудит. Ладно, пошли к столу. – Она мельком взглянула на крохотные золотые часики. – Я наказывала накрыть стол к трем – время!
Петр Кирыч обрадовался словам тети – он здорово проголодался. Чтобы окончательно прийти в себя, успокоиться, надобно было принять привычные «сто пятьдесят с доливом». И, конечно, хотелось посмотреть, чем нынче питаются люди высшего эшелона власти. Они уселись за круглый стол какой-то хитрой конструкции – стол был как бы разделен на две половины, на два отдельных круга. Первая часть в свою очередь делилась на множество отсеков, в каждом из которых находилось некое кушанье, преимущественно из овощей и закусок. Можно было повернуть стол и достать то, что хотелось.
– Ну, племяш, наливай себе сам, угощайся! Министр плотоядно улыбнулся и потер руки.
Ловко подцепил вилкой жирный кусочек семги. И надо же было такому случиться – где-то совсем рядом, сбоку стола мелодично звякнул колокольчик. Дядя вскочил столь поспешно, что чуть было не уронил на пол вилку. Его казавшееся грузным тело вскинулось легко и послушно. Он вытянулся во фрунт, как на параде, услышав знакомый всему прогрессивному человечеству не похожий ни на чей еще голос.
– Здорово, Николай Анисимович!
– Здравия желаю, Леонид Ильич!
– Ты чего сейчас делаешь?
– Собрался пополдничать. Сегодня воскресенье, – невольно стал оправдываться министр перед всесильным собеседником, чей голос какими-то непостижимыми путями ворвался в комнату.
– Полдничать – это хорошо. Нам нужно всегда быть в форме. Я вот тоже сел за стол… Вдвоем с Галиной. Скучно стало. Решил тебя по-соседски за бока взять.
– Благодарю за звонок, Леонид Ильич! – Дядя прикрыл рот ладонью, наклонясь к Петру Кирычу, шепнул: – Чуешь, сам! Генеральный!
– А кто у тебя там, за трапезой?
– Мы с женой да еще родственник, племянник. Директор крупного завода из глубинки.
– Наш человек? Коммунист?
– Так точно, Леонид Ильич, генерал.
– Это хорошо. Давай-ка, Николай Анисимович, – Генеральный говорил с трудом, проглатывая слова, – заходи ко мне вместе с родичем, польза будет двойная: пообщаемся с народом и… поужинаем.
– С превеликим удовольствием!
– А голос-то чистый, будто говорили из соседней комнаты. – С трудом приходил в себя от изумления Петр Кирыч. – Будет чего порассказать в Старососненске.
– Ну, пойдем. Генеральный дважды не приглашает.
Петр Кирыч начал было искать глазами пальто, но дядя загадочно подтолкнул его к двери, сказав, что и так не простудится. И тут произошло еще одно чудо. К великому изумлению и ужасу директора, квартира его дяди, министра внутренних дел, генерала армии Щелокова, находилась прямо напротив квартиры Генсека. Петр Кирыч поймал себя на мысли, что лучше всего ему вернуться, остаться с тетей, быстрее уехать в гостиницу, но было уже поздно: двери распахнулись сами собой и они вошли в ярко освещенный холл с множеством зеркал. Навстречу им встали трое. Дядя прошел чуть вперед, а Петра Кирыча осторожно придержали двое из личной охраны, легко и любовно ощупали тело, подмышки, даже провели руками в паху. Не найдя ничего подозрительного, отступили на шаг. И тут Петр Кирыч увидел генерала, высокого, седого, знакомое всему советскому народу лицо. Генерала показывали по телевизору всюду, где появлялся Леонид Ильич.
Через множество комнат будто во сне проплыл он, идя вслед за генералом. И вдруг очутился на пороге богато убранной столовой, вся мебель в ней была белого цвета – стол, кожаный диван, стулья. Петр Кирыч буквально остолбенел, не мог сдвинуться с места. Прямо перед ним в домашней пижаме сидел человек, перед которым благоговело, как писали газеты, все прогрессивное человечество, кумир народа, владыка полумира, герой, лауреат, «светоч партии». Рядом с ним уже сидели дядя и молодая полная женщина, небрежно одетая, с неприбранными черными густыми волосами.
– Ну, проходи, проходи, директор! – Генеральный секретарь дружески, как старого знакомого, приветствовал Петра Кирыча. – Проходи ближе, садись.
– Не осмелюсь, товарищ Генеральный секретарь! – отбросив дипломатию, признался Щелочихин. – Я простой работяга, с периферии, а вы…
– Э, пустое! – вроде бы небрежно отмахнулся Леонид Ильич, но Петру Кирычу показалось, что его слова понравились Брежневу. – Помнишь, что говорил Чапаев: где я тебе командир? В бою. А дома… ежели я чай пью – заходи, пей вместе со мной чай. Я обедаю – садись обедать.
– Петр, – пришел на выручку дядя, – Леонид Ильич никогда не повторяет приказов и просьб. Садись рядом.
– Благодарю! – Петр Кирыч на негнущихся ногах проковылял к дяде и робко опустился на краешек стула.
– Нашей днепровской наливочки попробуй, – предложил Леонид Ильич. – На моей родине делают, по спецзаказу.
– Папа, а ты почему меня с гостем не знакомишь? – кокетливо поджала полные губы молодая женщина. – Я ведь могу обидеться.
– Прости. Это моя дочь, Галина.
– Давайте за знакомство пригубим! – взяла на себя инициативу Галина. И, не дожидаясь остальных, выпила.