– И учтите, – уже более спокойно сказал он, – вам еще повезло, что я приглашаю в свою компанию. Позже познакомитесь с настоящей воинской дисциплиной, с нашими порядками.
– А как тебя найти?
– Достаточно того, что мы знаем, где ты зимуешь. – Кум не удержался и победоносно глянул на Субботина, как бы спрашивая, доволен ли тот исходом дела. Все вроде получилось, как надо: и просьбу держателя «общака» Парфена Ивановича выполнили, и заручились на будущее постоянным пополнением казны Субботин еле заметно кивнул. – А теперь… до скорой встречи! И, пожалуйста, не вздумайте нарушить наш уговор.
– Мы вроде его и не подписывали! – скривился один из троицы, видя, что все обошлось.
– Цыц! – главарь рэкетиров гневно сверкнул глазами. – Без сопливых обойдемся! Ну, мы пошли?
– Скатертью дорожка! – Кум проводил рэкетиров до дверей, шепнул что-то своим парням, и комната мгновенно опустела. – И ты, хозяин, выйди, погуляй! – обратился к Глущенко, который за все время этого невероятного действа не сказал ни слова. Услышав приказание Кума, с готовностью выскользнул за дверь. Субботин и Кум остались одни, сели напротив друг друга.
– От души благодарю тебя, Кум, за подмогу! – проговорил Субботин.
– Э, пустое! – отмахнулся Кум. – Разве это дело? Так, мелочишка. Я вот о чем хотел спросить, на кой хрен вашей организации этот слизняк, Глущенко? Или у него иная роль, а киоск – крыша? Только не темни, Субботин.
– Мои «авторитеты», дорогой Кумарин, дали задание. Я его выполнил с твоей помощью, а теперь… ты полностью прав. Обязательно доложу, кому следует, о том, чтобы таких, как этот… вычеркивали из списков: слишком велика ставка. И вот еще что. Я рад был с тобой познакомиться. В знак долгой дружбы хочу сделать подарок. – Протянул точно такую же пуговицу, какие были у него на пиджаке. Кум осторожно взял блестящую пустяковину, повертел в руках. – Это очень серьезное оружие. Пуговица наполнена нервно-паралитическим газом. Достаточно нажать в центр, и… сам видел, каков эффект действия.
– А за это великое спасибо! – впервые широко разулыбался Кум. – Царский подарочек!
– Только мы двое знаем об этой палочке-выручалочке, – продолжал Субботин, – и пользоваться ею можно в крайнем случае, когда над головой смертельная угроза. – Он подумал, что нелегко ему придется отчитываться перед штаб-квартирой за этот шаг. – Надеюсь, что эта встреча не последняя.
– Можете на меня всегда рассчитывать! – Кум редко кому позволял называть себя на «ты», и сам говорил с Субботиным вполне уважительно.
– Что ж, до встречи! Попомните мои слова, Кумарин: очень скоро ваш Питер да и вся Россия станут переживать великие потрясения, во время коих мы очень понадобимся друг другу.
– Запомню. Как говорил великий Бендер, «заграница нам поможет».
– Вот именно! – Субботин крепко пожал руку хозяину питерского преступного мира…
Старососненск был щедро расцвечен алыми флагами, транспарантами, в Комсомольском парке играл духовой оркестр – шли последние репетиции перед октябрьскими праздниками. А на душе Игоря было муторно, все валилось из рук, им овладело ощущение безысходности, какое бывает в кошмарном сне: мечешься, суешься во все щели, а выхода нет, не хотелось ни читать, ни смотреть телевизор. Осужденного к четырем годам отца пока еще держали в городе, готовили к отправке на этап. Об этом ему сообщила под секретом незнакомая женщина, отказавшаяся назвать свое имя.
Слабым утешением было и то, что весть о суде над отцом вызвала в районе легкий шок, а затем пришли в движение силы, о существовании которых Игорь напрочь забыл. Буквально на следующий день после суда в квартиру Булатовых ввалилась дюжина взволнованных стариков и старушек, бывших фронтовиков. Мама Зина болела, но, увидев заступников, поспешно встала с кровати, поспешила им навстречу, едва не упав на руки верных товарищей. Впервые в жизни Игорь видел, как рыдала бабушка, повторяя одну и ту же фразу: «Бьют, гады, по нашему квадрату!». Старички горячились, махали сухими кулачками, затем сели на кухне, принялись сочинять коллективную жалобу своему заступнику – бывшему фронтовику, второму секретарю обкома партии Ивану Ивановичу Мозжухину, надеясь, что этот человек однополчан в обиду не даст.
Дня три назад приходил Сергей Спичкин. Оказывается, он был на партийном собрании завода «Пневматика», стал свидетелем ЧП. Молодой коммунист, начальник производства Возницын прямо с трибуны назвал Петра Кирыча «политическим авантюристом». Словно камень в реку бросил. Круги пошли по всему городу.
Шепнул на ухо: «Еду в Москву, в газету „Правда“. Уже предварительно созвонился с отделом. Или меня укокошат, или я добьюсь правды». Показал материал на Сарафанникова, документальные свидетельства: письма, акты, копии бесед с людьми. Больше всего Игоря поразили фотографии: двухэтажный особняк Сарафанникова на фоне леса, бассейн, отделанный белым мрамором, персональный пляж.
А буквально вчера к дяде Толе Булатову, Игорь как раз сидел у них, ввалился какой-то парень. Хотел поговорить с Булатовым наедине, но дядя Толя сказал: «Выкладывай, Коля, что у тебя? Здесь все свои». И Коля рассказал, что невольно стал очевидцем, как «подловили» Сергея Спичкина. Сам-то Николай пришел в милицию по повестке. Начальника не было, сидел в «дежурке» и ждал. Вдруг ведут Сергея и еще незнакомого субъекта. Стали составлять протокол. И он невольно услышал, что произошло. В ожидании поезда Спичкин зашел в буфет, хотел выпить кружку пива. То ли все было заранее подстроено, то ли вступил в действие «закон подлости», но к его столику подсел мужичок, стал материться, придираться, вызывал на конфликт. Сергей, по его словам, отшучивался, не поддавался на провокацию. Однако субъект смахнул на пол кружку с пивом, кинулся в драку. А милиция словно только этого и ждала. Завели в «дежурку», попросили предъявить документы. Узнав, кто перед ними, заулыбались: «Главный писарь! Глас совести!». Составили протокол, все честь по чести. Забулдыгу отправили в медвытрезвитель, Сергея, с извинением, отпустили. А минут через двадцать он ворвался в «дежурку», стал требовать, чтобы вернули ему конверт с записями и фотографии, пропажу которых он обнаружил, сев в поезд…
Что было дальше, Коля не знал…
Произошло у Игоря недоразумение и личного плана. Рассорился с Юлькой, нервы стали сдавать. Вроде бы и причин серьезных для разлада не имелось, но… девчонка не желала, чтобы он ходил в солдатской «шкуре». Насильно утащила на «черный рынок». Шли к остановке трамвая, она без умолку щебетала о куртках фирмы «Джапан», западно-германских ботинках «Саламандра», джинсах «Левис». Названия иностранных фирм звучали в ее устах сладкоголосой музыкой.
– Ты теперь кто? – громко вопрошала Юлька, горделиво оглядывая пассажиров трамвая. И сама же отвечала: – Ты воин-интернационалист, награжденный. Ты должен икру ложками кушать, благами пользоваться…
«Балочка» – так местные называли рынок, что возникал каждое воскресенье на окраине Старого парка. Рынок пользовался популярностью у горожан, особенно у молодежи. Там можно было купить за бешеные деньги престижные заграничные шмотки. Местные барыги канючили вечерами тряпки у французов и японцев, которые возводили прокатный стан, а затем перепродавали вещи на рынке.
Юлька, длинноногая, фасонистая, превосходно ориентировалась в лабиринтах «балочки», смело шла на контакты с бородачами в темных очках, лихо торговалась с модно одетыми дамами. Откровенный восторг загорался в ее глазах при виде заграничного тряпья. А у него вдруг зарябило в глазах, закололо в висках. После госпиталя не мог долго находиться в толпе, земля уходила из-под ног. Прислонился, помнится, затылком к забору, прикрыл глаза. А когда открыл, Юльки уже не было, умчалась дальше одна. Ему совсем не ко времени и не к месту вспомнилась исколотая душманскими кинжалами девчушка лет семи. Нашел ее после боя в развалинах глиняного дувала, вынес на свет. Какая связь была между «балочной», заграничными шмотками и девчушкой, спасенной в Афганистане, Игорь не понимал, но связь несомненно существовала. Не дождавшись Юльки, он повернулся и ушел домой. Сейчас сидел и казнил себя: «Лечиться мне нужно, а не с девчонками любовь крутить». Думал над извечным вопросом влюбленных: «Идти ли с повинной, выдержать ли характер?»