Авторитет средневековья возник из победы учения о бедности, смирении и подвижничестве.
Авторитет либерализма возник из веры народов в возможность создания мировой культуры, мирового хозяйства и универсального мира.
Авторитет национал-социализма был построен на идее национальной чести как наивысшей ценности, социальной справедливости, как выражения равноценности всех немцев, и народного содружества как результата жертвенной борьбы за новую идею и как формующей[60] силы для осуществления нашего великого будущего.
Идеи XVIII и XIX столетий являлись чересчур абстрактными, не были одухотворены волевой цельностью, а потому оказались и нежизнеспособными. Наоборот, идеи национал-социализма опираются на национальные ценности, и, как таковые, не расторжимы с сущностью германского характера. Правда, старая идея свободы освобождала от пут немало индивидуальных творческих сил, но на этом процесс этот не остановился, и впоследствии на смену творческих сил явились силы хаоса и разрушения. То было учение о свободе от каких-либо обязательств. Идея же национал-социализма является учением о свободе для разрешения определенной задачи. Первое учение должно было раствориться во множестве субъективных желаний, второе имеет своей высшей задачей, преобладающей над бесформенным всечеловечеством, осознание своих обязанностей в отношении огромной нации, связанной общей судьбой и черпающей силы в своем единстве.
Германская история учит нас, что инстинкт нашего народа всегда стремился, несмотря на пережитые им политические и военные катастрофы, создать связь между вождем и его приверженцами, между народом и государством. Так, в маленьком масштабе, во время решительной борьбы герцог и его дружина, которая ему присягнула на время всей борьбы, олицетворяли собою символ немецкого понимания свободы и авторитета. Герцог был избран свободно за свои личные заслуги, и, как только это происходило, то он уже являлся источником всех приказов, которым его люди отныне слепо подчинялись. Принцип более поздних гильдий На социальной основе, цехов или Ганзы были выражением тех же стремлений, которые должны были сочетать свободу с повиновением и которые одновременно проводили глубокую разницу между авторитетом вождя и деспотизмом тирана. Во время кровопролитной тридцатилетней войны, решавшей судьбы Германии на целое столетие, в Пруссии, для того, чтобы вообще сделать спасение Германии осуществимым, была введена строгая дисциплина, которая, быть может, некоторым и могла казаться слишком суровой, но которая только и спасла судьбы Германии. Так, в эпоху общего упадка духа, Пруссия сделалась оплотом и учителем всего германского народа и создала для формовки[61] немецкого характера вызывавшую насмешки, но преисполненную высших нравственных идеалов прусско-германскую армию в качестве залога германского будущего.
Судьбе было угодно, чтобы Остмарка, находясь под другим водительством, испытала иную судьбу, но в настоящее время мы можем установить без всякой горечи, что и эта немецкая область, может быть, другими путями, была в течение столетий оплотом европейского порядка, и что даже самые острые соперничества между князьями не смогли подавить в народе Остмарки живое чувство своей принадлежности к германскому целому. Прусская муштра оковала Северную Германию и подвела во время Бисмарка под здание Второй империи прочный фундамент. В Остмарке же в это время великая идея всегерманского единства продолжала жить в борьбе многих мыслителей и политических деятелей дальше. И даже за последнее время, вопреки жалким и мелочным попыткам поколебать естественный ход германской истории, путем решительного действия в марте 1938 года в нашей судьбе наступил поворот, и мы являемся свидетелями того, что вслед за германским герцогом, немецким рыцарем и прусской муштрой подвигом Адольфа Гитлера осуществлено по своей глубине вряд ли еще до сих пор осознанное воплощение нового авторитета, которое обеспечивает нам на долгие годы возможность дальнейшего развития. Мы все являемся свидетелями этого события и с глубокой, невыразимой радостью ощущаем, что национал-социалистическое государство в немногие годы пожало плоды усилий тысячи лет.
С созданием Третьей империи все силы прошлого, которые раньше претендовали на всеобщность, были поставлены на подобающее им место. Сословные различия исчезли, и их заменило благородное соревнование людей труда. Раздоры прежних князей относятся также к прошлому. Вероисповедные несогласия, которые прежде так часто волновали Германию, угрожая ее существованию, превратились давным-давно в народном представлении в чисто личные и притом частные суждения второстепенного значения. Эти силы прошлого уже не могут изменить предначертанного судьбой, не могут воспрепятствовать возникновению новой системы моральных ценностей и связанных с нею исторических авторитетов. То, что немецкая философия, в лице Лютера, Канта и Гёте, говоривших о необходимости вовне и свободе внутри государства, провозглашала типично германским пониманием жизни – все это сделалось политической основой нашего движения и нашего государства. Мы понимаем, что свобода без необходимости не есть свобода. Истинная свобода может быть осуществлена лишь одним типом,[62] иначе она делается слишком абстрактной и превращается, именно под еврейским руководством, в разрушительную силу. И национал-социалистическое движение создалось для того, чтобы формировать тип немца XX и последующих столетий.
Поэтому попытка так называемых мировых демократий бороться в защиту свободы против якобы навязанных сверху авторитетов является историческим обманом, ибо эти демократии пользуются сами силой, покоящейся отнюдь не на высоких идеалах, но на хозяйственном порабощении миллионов человечества. Вторичная победа этих демократий имела бы своим последствием лишь новый Версаль, но еще более худшего сорта, чем первый, и, уж, конечно, не торжество всеобщего мира, как это облыжно[63] утверждает еврейская и зависимая от евреев печать. Тот, кто однажды упускает открывшуюся ему историческую возможность, это никогда не делает случайно. Или он уже не верит в то, что когда-то проповедовал, или, быть может, никогда не верил, или же у него более нет мужества и решимости, чтобы утвердить свои идеалы соответствующим действием. Совершенно безразлично, чем бы мы все это ни объясняли, но, если мировая демократия в ее решительную историческую минуту в Версале упустила шанс истории, то нечего удивляться, что вера народов в нее исчезла, и она не имеет никакого морального основания присваивать себе решающее слово в вопросах установления мировой гармонии. Дело рук версальских мудрецов принесло именно не мир и не свободу, но сделалось самым убийственным орудием угнетения, какое когда-либо было направлено против мира и свободы.
Однако ввиду того, что национал-социалистическое движение не собирается бросать на ветер возбуждающих фраз, но лишь призывает в свои ряды силы порядка и долга, оно не может ограничиваться провозглашением связанной с высокими идеалами свободы, а должно дать людям и вполне реальный образ, который представляет собою неразрывную связь между свободой и авторитетом. Авторитет вождя, избранного в решительный исторический час за выдающиеся заслуги перед народом, и свободу, которая имеет мужество давать на основании научной работы и новой дисциплины ответы на вопросы, которые кажутся якобы свободному, но фактически, в силу устарелых условностей и экономической эксплуатации, порабощенному человечеству неразрешимыми.[64]
Но, подобно авторитетам прошлого, национал-социалистическое движение отдает себе вполне отчет в том, что оно одержало свою победу благодаря тесной связи между идеями и ценностями, и что оно логикой вещей поставлено в центре процесса отбора личностей, чтобы оправдать свое существование на земле. То, что национал-социалистическое движение уже сделало для национальной чести и свободы германского народа, занимает особую страницу нашей истории. Это изобразил наш вождь в своих больших речах, и это понял германский народ и все остальное человечество. Мы можем гордиться не только тем, что Германия в грозный час своей истории выдвинула великого человека, но что этот человек мог вывести большой, полный веры народ из оцепенения к сознанию своей национальной гордости.
62
Так в документе. Вероятно, неточный перевод предложения. Возможно, имеется в виду «одним способом».