Зигунов посмотрел на Республиканского, но вопрос задал старлею:
– Давно вернулся?
– Пять месяцев как.
– Угу. Спасибо.
– Петр Сергеевич, – взмолился Республиканский, – у меня этой информации не было. Откуда ж я мог знать, что он не просто хорист какой-то, а солдат?
– Если ты сыщик, то должен выяснять все. А не только то, что на поверхности плавает.
Говорил Зигунов негромко и спокойно, однако все, кто его слышал, почувствовали себя очень неуютно. Впрочем, держать театральных пауз он не стал. Кивнув дотошному старлею – спасибо за работу, мол, – Петр неспешно подошел к покосившемуся забору участка Аброськиных.
Двор перед домом был как на ладони. Покосившийся сарай, почти пустая поленница, детская качель, привязанная к толстой ветке раскидистой яблони, пустая конура с проржавевшей цепью. Все выглядело обветшалым, неухоженным и будто дышало безысходностью. Дом тоже выглядел не лучше: облупившаяся краска на стенах, покривившиеся от времени деревянные рамы в окнах. А за посеревшими от времени занавесками угадываются напряженные фигуры – четыре маленькие и одна побольше. Дети и жена. Лица за потертым кружевом видны плохо, но на кого направлены напряженные взгляды, догадаться нетрудно.
Аброськин сидел за спиной съежившейся стажерки, поглаживал лежащий на коленях сверток, вполне напоминающий автомат, и что-то бормотал себе под нос. Правая рука, застывшая и искореженная, висела вдоль туловища.
– Разрешите начинать, товарищ майор? – спросил Шокин.
– Давно здесь работаете?
– Через год – тридцать будет.
– Я понял. Спасибо. Тогда вам и карты в руки.
Однако инициативу у правоохранительных органов неожиданно перехватили.
– Ну че вы там? Все уже собрались или еще кого ждем?
Вставать с деревянного ящика Аброськин не стал, только голову слегка повернул. Его было хорошо видно в просветы между ветхими штакетинами забора. На небритом лице блуждала нехорошая улыбка.
– Ну навел ты шороху, Диман! – загоготал он и похлопал по колену замершую на лавке стажерку, отчего она сильно вздрогнула и побледнела.
Допеть дебоширу не дали.
– Ты это прекращай, Аброськин… – по-дружески начал участковый.
– Заткнись! Закрой поддувало, козел драный! Ты сначала хлебни с мое, а потом будешь одергивать. Думаешь, я не знаю, о чем вы тут все шушукаетесь у меня за спиной? Сдурел Димон совсем, кукухой поехал. Жену-детей на произвол судьбы бросил, свалил в пострелушки играться. Нет бы делом каким полезным занялся, хозяйство поднял… Ага, поднимешь тут. Одной рукой! Что, товарищ участковый, не знал, что у меня инсульт был пару лет назад?
– Слышал, – ответил участковый.
– А как с завода меня сразу выперли, слышал? Как я тут год без работы подыхал, слышал? Хоть в Луганске взяли пушечным мясом, вон, до командира дослужился, и то лафа кончилась. Димка-артиллерист, ха-ха! Ранение имею, после этого рука совсем отнялась! У меня и свой позывной был – Левша, из-за руки. Все уважали, говорили, что правильный командир – жестокий, но справедливый. А вот и тут все. Домой пора.
Аброськин замолчал и как-то сник.
– Так если ты такой образцовый боец, – сразу же вклинился в паузу участковый, – так и веди себя прилично. Девушку отпусти и…
– И что?! Отпущу, а вы всю душу из меня вытрясете. Да что из меня, и насрать… Я ж вас, кровососов, знаю, за детей и жену приметесь.
– Ты что такое…
– Захлопнись, жиртрест! Не то я этой девке враз башку снесу. Лопнет, как переспелый арбуз, только косточки разлетятся! – и он приподнял сверток.
Стажерка на лавочке сжалась в комок, из глаз закапали слезы.
– Не надо, пожалуйста… – тихонько заскулила она. – Пожалуйста.
– Цыц! Тебе тут вообще слова не давали. Даже и не думай меня кинуть, курва мелкая. Я за тобой внимательно слежу, не смотри, что болтаю. У меня глаз наметан. В бою быстро научаешься следить за противником.
– Да никто тебе тут не противник! – крикнул участковый, но Аброськин его, похоже, даже не услышал.
– Все вы противники. Денег нет, еды нет, кредит взял – а процентов набежало в триста раз больше.