Интересно было бы загнать сюда оценщика, чутье подсказывало Зигунову, что антиквариата тут – еще пару-тройку таких квартир купить можно. Сейф под ванной, который опера обнаружили через три минуты пребывания в квартире, преступника, похоже, не заинтересовал вовсе. Да, грабитель из него дерьмовый, опер хмыкнул было, но сразу осекся. Зато убийца превосходный, хладнокровный, без раздумий и жалости.
Петр еще раз внимательно осмотрел тело пухлого паренька. Толстые губы, глаза навыкате, на лице застыло добродушно-удивленное выражение, которое не смогли изменить даже несколько ударов топора. Футболка с «Человеком-пауком» почернела от крови, в темной луже на полу запеклись разноцветные детальки конструктора.
Участковый рассказывал, что у Антоши Красовского было заболевание, что-то связанное с задержкой развития, он даже говорил невнятно и с трудом, вряд ли он представлял опасность. Но убийцу это не остановило.
– Товарищ майор, Петр Сергеич! С понятыми еще будете общаться?
В голосе опера с экзотической фамилией Республиканский, как всегда, звучала скрытая нота недовольства. В отделении ходили слухи, что его прадед носил совсем другую фамилию – Богов, но во время революции с такой силой уверовал в красную звезду и черный маузер, что быстро продвинулся по идеологической линии и стал известным на Кубани красным комиссаром. В честь него даже назвали улицу в родном городке, но судьба продемонстрировала свой ироничный оскал, и в девяностые, когда идеологическая линия дала резкий поворот, улицу Комиссара Республиканского переименовали обратно в Богоявленскую. За распространение подобных слухов можно было запросто попасть в список личных врагов Республиканского, хотя все работники отдела уже наверняка были в этом списке. Зигунов посмотрел на его тощую фигуру, вопросительно застывшую в дверях, и ясно представил его в черной комиссарской коже, с наганом и непримиримой ненавистью к врагам революции в глазах. Что-то в этом было…
– Товарищ полицейский, у нас бабушка с ребенком сидит, ей на вахту ехать пора…
Понятые, молодая тихая пара с верхнего этажа, робкими тенями маячили за спиной у опера, круглыми глазами оглядывая разгромленную комнату.
– Протокол подпишете – и сразу отпустим. – Петр потер ладонями лицо и встал на ноги. – Эээ… А куда делся Клименко?
– В детской, протокол дописывает. – Республиканский насупился. – Сказал, что от меня негативная энергетика…
– Константин, – Зигунов серьезно посмотрел на подчиненного, – ну если это официальное мнение комитетских – значит, так оно и есть, не нужно спорить, лучше с энергетикой разберись, на йогу запишись, что ли, на аюрведу там… Ладно-ладно, шучу, не кипятись ты! Скажи лучше, что тебе эти хипстеры интересного рассказали.
Опер недоверчиво глянул исподлобья и принялся шуршать протоколом объяснения, разложенном на кухонном столе.
– Да ничего нового, по сути, к тому, что участковый сказал. Красовского ругают, говорят, задолбал весь подъезд. Постоянные склоки, жалобы, угрозы. Жаловался на шум постоянно. А один раз пришел к ним и сказал, что, если шум не прекратится, приедут ребята и сделают так, что их мальчику будет больше нечем топать. Нормальный аргумент, да? Зато внук его, видимо, был добрый малый. Раньше всегда помогал им коляску поднимать по ступенькам, играл с малышней на площадке, пока дед ему не запретил.
– Почему запретил, что-то случилось? – оживился Зигунов.
– Да. – Республиканский хмыкнул и принялся аккуратно складывать листы обратно в папку. – Случилось. Пацан забрал из дома набор статуэток фарфоровых – типа балерины маленькие такие, там на верхней полке в комнате стоят, видели? – Петр утвердительно кивнул, семь хорошеньких статуэток танцовщиц, раскрашенных в цвета Дега, сразу приметились его глазу, привыкшему искать прекрасное везде, где можно, в неприглядной ментовской реальности. – Ну так вот, – продолжал опер, – он этих «куколок» своим друзьям со двора раздавал! Красовский, говорят, просто в ярости был, когда эти фигурки обратно у детей отнимал, опять-таки угрожал расправой.
– Да, дедуля мастер был врагов себе наживать… Интересно, что заявление никто не… А, Чигаркин!
В прихожей послышались щелчок замка, возня и пыхтение, а через секунду на кухню ввалился отдувающийся оперативник.