Джамби была смуглой и веселой, с длинными черными волосами, которые она завязывала в пучок, чтобы они не спутывались, так что смело могла забираться на самую высокую мачту. Она была родом из Сверкающего Потока, и в тот единственный раз, когда я упомянула черное течение, она бросила на меня косой взгляд и поморщилась, чем и ограничился ее интерес к этой теме. Из этого я сделала вывод, что она полностью годится мне в подруги. Она не станет бередить мне душу тяжелыми воспоминаниями. У Джамби остались в Сверкающем Потоке муж и маленький сын, о которых она не слишком беспокоилась, если только не находилась в плавании слишком долго.
Оставив Ворота Юга, мы зашли в Гинимой, где взяли груз этой чертовой краски. В Гинимое тоже можно было наслаждаться тропиками. Однако жители об этом не думали — видимо, потому, что их славу украли Ворота Юга. Гинимой предпочитал иметь безобразное лицо и прятать все под слоем копоти. Казалось, его жители получали от этого удовольствие, словно вонючий воздух и запах химикатов был их ответом причудам пышной природы. Дым и пар извергались из множества маленьких мастерских. Повсюду были печи, плавильни и кузницы, склады и свалки мусора. А в полулиге от города — целое искусственное озеро отходов. Подальше от реки, разумеется. Ведь какую бы гадость они ни выбрасывали в воздух, у них явно не было желания загрязнять саму реку. Еще бы, если бы они только попытались это сделать, я полагаю, речная гильдия отказалась бы перевозить их грузы. А что бы сделало само черное течение в ответ на загрязнение, если бы такое случилось, я не представляю. И в то время у меня и не было желания это выяснять.
Я думаю, что грязь — понятие относительное. Если Гинимой казался мне очень грязным, то для его жителей он, может быть, был образцом красоты и энергии, а все другие города они считали ужасно деревенскими. А может быть, я была излишне чувствительна, как зеленый лист чувствителен к присутствию вредителя — потому что и моя душа была уже немного подточена.
После Гинимоя мы пришли в Сверкающий Поток, который славился вкусной рыбой, а его многочисленные рыбацкие лодки с люгерным парусом обычно украшались глазами, нарисованными на корпусе и парусе. Также он был известен из-за светящихся скоплений, которые плавали в реке по ночам и блестели, словно серебряные, превращая ее в звездный поток. Эти скопления встречались только в двух лигах к северу и югу от города и были похожи на пузырьки от дыхания течения на середине реки. Я думаю, что их образовывали мириады мельчайших организмов, которые питались минералами или тем, что находили в воде — обеспечивая, таким образом, кормом косяки более крупной рыбы.
Я осталась на ночь в доме Джамби. Ее муж оказался услужливым и дружелюбным. Он явно обожал свою жену — что, в свою очередь, освобождало ее от необходимости обожать его. Но вместе с тем он был немножко пустым местом. Думаю, что у Джамби начались бы проблемы, реши она оставить реку и поселиться на берегу; не представляю, как она выдержала эту жизнь, пока оставалась дома во время беременности. Я поиграла с ее мальчиком. Увы, это напомнило мне чужого для меня ребенка, которого готовилась преподнести Мне моя собственная мать…
Джамби, ее муж и я отправились в тот вечер в ресторан, где подавали сырую рыбу, и досыта наелись филе хока цвета марены и желтой рыбы-попугая, и бархатистого аджила, которого подавали с мягким горчичным соусом. И пили имбирную настойку. После этого мы пошли прогуляться и полюбоваться на сверкающее течение, которое на этот раз представляло собой особенно красивое зрелище, словно специально для меня. Вот тогда я и заговорила с Джамби о течении в первый и последний раз.
— Может быть, — сказала я, — все эти крошечные серебристые организмы питаются тем, что выбрасывает черное течение? Чем-то вроде экскрементов? Я и раньше спрашивала об этом, но никто ничего не знал. Ни один мастер, даже в Веррино, не делал линзы, с помощью которых можно было бы разглядеть что-то действительно мелкое.
Вот тогда она покосилась на меня и поморщилась. Наверно, этому не стоило удивляться — ведь она только что угостила меня прекрасной рыбой. А я стою и рассуждаю, не использует ли черное течение здешние окрестности в качестве туалета! Она могла принять это за оскорбительный намек на ее город.