Джон немного помолчал, потом осторожно промолвил:
— Бедняжка Беренгария. У нее такой усталый вид.
— Да, она очень страдает. Смерть мужа стала для нее огромным потрясением.
— Я вот подумал… А что, если… То есть я хочу сказать, что это весьма осложнило бы ситуацию…
Альенора сдвинула брови:
— Вы боитесь, что она беременна?
— Ведь это не исключено, верно?
Альенора покачала головой.
— Нет, исключено.
— Кто может это знать наверняка?
— Неужели вы думаете, что мне не пришла в голову подобная мысль? Я поговорила с Беренгарией и твердо знаю, что она не беременна.
Джон вздохнул с облегчением.
— Значит, опасаться приходится только Артура.
Епископ Хью мрачнел день ото дня. Он с самого начала считал, что для Англии было бы лучше, если бы королем стал Артур. Конечно, мальчик по происхождению бретонец и вырос при французском дворе, но он еще совсем зелен, его можно перевоспитать. С другой стороны, принц Джон, будучи братом короля Ричарда, стоял к престолу ближе, чем племянник короля Артур. И все же Джон — не самый удачный выбор, это очевидно.
Служители церкви с содроганием вспоминали о былых прегрешениях принца. Даже если оставить в стороне его ирландские проделки и подлую измену по отношению к отцу, вполне хватило бы образа жизни, который вел принц. Извращенность короля Ричарда в вопросах пола была поистине отвратительна, но пристрастия покойного никак не сказывались на государственных делах — Ричард не подпускал своих любимчиков к кормилу власти.
Епископ был поражен тем, что королева Альенора, женщина весьма разумная, и Вильям Маршал, искренне пекущийся о благе Англии, остановили свой выбор на Джоне. Ведь порядок престолонаследия не был строго определен законом. Естественным преемником короля считался его сын, но если принц вел себя недостойно, корону вполне могли передать следующему претенденту. И уж во всяком случае, еще неизвестно, кто обладал большими правами на престол: младший сын Генриха II или сын его старшего сына. Будь у короля Ричарда дети, вопрос решился бы сам собой. Но увы… Тревожило епископа Хью и то, что архиепископ Кентерберийский считался сторонником принца Артура, а с кандидатурой Джона согласился лишь под сильным давлением со стороны Вильяма Маршала.
Что же до Маршала, то с ним все ясно: он человек долга, верный слуга покойного Генриха II. Наверняка Маршал помнит, что Генрих хотел назначить своим преемником принца Джона. Вот почему старый рыцарь поддерживает не внука покойного короля, а его сына.
Так или иначе, вопрос решен: следующим королем будет Джон, тут ничего не изменишь.
Епископ отправился в покои принца, удобно расположившегося в замке Бофор. Джон коротал время в компании своих дружков, таких же распутников и нечестивцев, как он сам.
Явившись к наследнику, епископ заявил, что хочет побеседовать с ним с глазу на глаз. Приятели принца нагло уставились на старика, а сам Джон заколебался. Больше всего он хотел бы послать старикашку к чертовой матери, однако здравый смысл подсказывал ему, что до восшествия на престол лучше держать себя в руках.
Он махнул рукой, и молодые люди удалились.
— Ну что там еще? — раздраженно спросил принц.
— Завтра пасхальное воскресенье, — сказал епископ. — Не сомневаюсь, милорд, что вы пожелаете причаститься.
— Ну уж нет! Эта церемония мне не по вкусу!
Епископ пришел в ужас, а Джон расхохотался:
— Мой славный епископ, я не причащался с юных лет и не собираюсь менять своих привычек.
— Но вы теперь король… — задохнулся епископ и зловещим тоном добавил: — Во всяком случае, надеетесь стать королем. Народ должен видеть, что вы достойны короны.
— Какое отношение имеет церковный обряд к королевскому сану?
— Я думал, вы понимаете это и сами. Если вы хотите быть хорошим правителем, вам не обойтись без покровительства Господа.
— Я и сам знаю, как нужно править.
— Кое-кто в этом пока сомневается.
Джон злобно сощурился. Какие наглецы эти прелаты! Если бы он уже был королем! Но он пока еще не король, а значит, нужно смириться. Надо помнить, что час еще не настал. Спектакль продолжается.
— Я знаю, что прожил греховную жизнь, — сокрушенно вздохнул Джон. — Ныне, когда на мои плечи возложено столь тяжкое бремя, я собираюсь вести праведное существование. Но что подумают люди, если я через столько лет вдруг стану причащаться святых тайн? Народ решит, что мое раскаяние — не более, чем притворство. Будет лучше, если я вернусь на путь благочестия постепенно. Допустим, для начала посижу на мессе. Все сразу поймут, что я начал новую жизнь.