Кейрен не закрывает окна даже на ночь, пытаясь избавиться от назойливого цветочного аромата.
…азалии и аспарагус, нарисованный тенью на белом фарфоре.
Влажная обивка. Слипшиеся бумаги. Холод. Кажется, Кейрен когда-то холода боялся… все равно.
Родители ссорятся.
Кейрен не знает, из-за чего, но до него доносится гулкий голос отца. Мать что-то отвечает, быстро, настойчиво… она умеет быть настойчивой. И пытается проявлять заботу, но душно.
И Кейрен уходит из дому. Впервые, кажется, поздней весной, по дождю.
…дожди случались часто.
Он просто ходил, стараясь не замечать слежки. Матушка волновалась. И говорила, что эти прогулки вредят Кейрену. Он слушал.
Кивал.
Улыбался. И сбегал из дому, потому что серые его стены, пропитанные треклятыми азалиями, давили на голову. Город - это другое.
…набережная и баржи.
…развал. И привычная суматоха. Голоса, которых много, и Кейрен теряется среди голосов, среди грязных прилавков, людей…
…парк и слякоть. Свежее дерево… камень… подводы с землей, которой пытаются скрыть черный след ожога.
…утки остались. И Кейрен пожалел, что не взял с собой батон.
…снова мост, но другой. Зыбь реки. Черная туша баржи, что медленно пробирается меж опор. Дым. Уголь. Рев гудка. Дома и фонари, которые в воде отражаются.
Пожалуй, это место Кейрену нравилось.
…запах окалины. И пыль на рукавах пальто, она привязывалась к Кейрену, не оставляя его даже дома к вящему матушкиному неудовольствию. Она пыталась говорить о том, что гулять нужно в парке или же по набережной, Кейрен кивал и снова возвращался к мосту.
Старая лавка. Фонарь.
И газета, которую продает Кейрену мальчишка. Он ждет допоздна, дрожит, прячет газету под куртенкой… еще один ритуал. Обмен, лист, пахнущий типографской краской, за купюру. Разумом Кейрен понимает, что переплачивает, но ритуалы выше разума.
Газету он расстилает на лавке.
Садится и смотрит на воду.
…день за днем.
Здесь, на берегу реки, он почти счастлив, правда, Кейрен забыл, что такое счастье, но ему кажется, что в нем есть покой.
- Привет, младшенький, - этот голос перекрывает рев баржи, заставляя отвести взгляд от воды. - А ты знаешь, что по статистике среди нашего народа самоубийцы встречаются в тысячи раз реже, чем среди людей?
Райдо, не спрашивая разрешения, сел рядом.
- Хочешь? - он сунул в руку флягу и с нажимом повторил. - Хочешь. Пей.
- Зачем?
- Затем, младшенький, что нервишки у тебя явно шалят.
Не коньяк, но… огненная вода, от которой у Кейрена дыхание перехватывает.
- Самогоночка, - с удовлетворением произнес Райдо и по спине постучал. - Давай, дыши, а то сидишь как живой… ну, матушка…
- Она тебя послала?
От самогона стало тепло в желудке.
- Нет, - Райдо потер подбородок. - Отец. А с нею мы как бы в ссоре…
…да, за семейными ужинами для Райдо больше не ставили прибор.
- И прости уж, что я так долго… я здесь надолго задержаться не мог. А ты в госпитале, и в каком - не говорят… и потом тоже… дома тебя не было… потом работы подкинули… и в общем, я решил, что ты… мало ли… передумал, в общем. А тут отец написал и… Короче, прости…
Кейрен пожал плечами. Простит.
- Выпей еще, - попросил Райдо.
И Кейрен просьбу исполнил, ему несложно.
- Так-то лучше… и в общем, такое дело… я не знаю, как сказать. Я ж вообще ни хрена не тактичный, а у тебя нервы… короче, наврала она… из благих побуждений, конечно, но ведь… в гробу я такие благие побуждения видал.
- Я тебя не понимаю.
- Не понимаешь… наврала, говорю… жива твоя девчонка. Слышишь?
Пощечина была лишней.
Или нет.
- Выпей еще…
А самогон - это кстати, только зря Райдо флягу отнял.
- Нажрешься еще, - сказал он, сбивая воду с волос. - А мне тебя тащить.
- Куда?
- А вот это ты скажи, куда. Могу домой… если хочется.
- А если нет?
…Таннис жива.
Жива.
И почему-то от этого больно, точно мир, тот самый, который позволял Кейрену оставаться к себе равнодушным, вдруг треснул.
Надо дышать, но не задохнуться.
Запахом рыбьих потрохов, грязной воды, снега и камня… угля. Железа.
Мокрой шерсти собственного пальто.
Азалий.
- Как она могла? - самогон не перебивает боль, просто у нее появляется сивушный привкус. И если дышать только ртом, то пройдет.
Все пройдет.
- За что она со мной так?
Жалобный голос, и он сам, Кейрен, ощущает себя… нет, не ничтожеством. Ребенком, за которого снова решили, как для него лучше.