Почему я ничего не чувствую? Только звенящую пустоту. Когда умерла Лили, было нестерпимо больно, сейчас же не было ничего. Только холод.
В зале становилось все светлее, а я продолжал сидеть, тупо уставившись на гобелен славного Рода Принц, занимавший всю стену от пола до потолка. Когда солнце послало свой первый луч, я смог рассмотреть, как золотые нити имени Эвард Сайрус Принц постепенно наливаются серебром, отделяя его от списка живых. Вскоре оно будет неотличимо от имени деда, прадеда и всех предков, чей прах был предан огню на камне мэнора. В то же время над моим именем торжественно воссияла корона Главы рода.
Принц умер, да здравствует Принц!
Каждой клеткой своего тела я ощутил, как по стенам мэнора прошла едва уловимая дрожь. Шторы на окнах стали медленно опускаться, как флаги поверженного героя. Низкий душераздирающий вой заполнил предрассветную тишину. Мэнор скорбел о почившем хозяине. Внезапно я почувствовал, как нагрелось кольцо Главы клана Красных Принцев, которое мне надел отец в тот далекий день во время ритуала. Посмотрев на свои пальцы, я отстранено отметил, что темный камень Черных Принцев занял свое место возле кроваво-красного рубина. Я принимал Род отца под свою руку. Он умер.
Что-то оборвалось глубоко внутри меня…
Нет! Это неправда! Так не может быть!
Мне показалось, что я закричал, но лишь сдавленный шепот сорвался с моих губ:
— Скажи что это неправда, папа. Ведь ты не мог бросить меня одного? Скажи, что это неправда!
Никто не ответил. Было просто некому. Я сидел один и ждал того, кто никогда не придёт…
Не знаю, сколько. Время остановилось, сколько прошло? Минута, час, два? Не знаю. Но ничто не длится вечно, даже отчаяние. Полыхнуло пламя камина, и я с безумной надеждой вгляделся в него. Увы. Из него вышел всего лишь старый гоблин. Кажется, когда-то, в прошлой жизни, я знал его. Бодриг. Крестный отца. Что ж, он вправе обвинить меня: я обрёк на гибель его крестника. Не удержал.
— Ты впустишь меня? — хриплым надтреснутым голосом спросил Бодриг.
— Вы уже вошли, — пожал я плечами, продолжая созерцать гобелен. Имя Эвард стало серебряным уже наполовину, и я старался силой своего взгляда остановить, не дать золотому сиянию навсегда погаснуть. Как будто это могло что-то изменить.
Гоблин подошёл ко мне вплотную и вдруг сел на пол рядом:
— Я хочу сказать, в Ритуальный зал. Я хочу проститься.
— Проститься? — я не совсем понимал, что он имеет в виду. Но потом до меня дошло: старик может просто не знать обстоятельств гибели лорда Эварда. Если бы он умер по-другому, его тело лежало бы там. На камне Мэнора.
— Его там нет. Он упал в Арку Смерти. Не с кем прощаться.
Гоблин странно посмотрел на меня, затем перевел взгляд на гобелен и обхватил голову руками
— Значит, он будет ждать, — глухо прошептал он. — Бедный мой мальчик.
— Чего ждать?
Он неопределенно пожал плечами:
— А чего ждут привязанные к жизни маги? Чуда.
Я с изумлением посмотрел на него, старик явно бредил:
— Он упал в Арку. Я не смог его вытащить. Он умер.
— Ты видел тело?
Я лишь покачал головой. Какое тело?!
— Он не сможет уйти. Ты держишь его на пороге. Эвард не оставит своего сына. Только это напрасно. О великие боги, за что ему это?! Он будет ждать вечность, не зная покоя!
— Вы хотите сказать… — от внезапно проснувшейся робкой надежды я почти задохнулся. — Вы хотите сказать, что он не умер?!
Гоблин покачал головой.
— Древние считали, что Арка — это порог между мирами живых и мертвых. Но точно неизвестно, что там происходит, это лишь легенда. Каждый, кто попал туда, сам решает, идти ему в Царство Смерти или остаться на Грани. Так что кто-то умирает, чтобы ждать своих близких, когда придет их срок. Но есть и те, кто исчезает навсегда. Возможно, они слишком привязаны к кому-то на этой земле и просто не могут уйти. Они ждут, в напрасной надежде вернуться. Я боюсь, что Эвард окажется одним из них. Он слишком любил тебя.
— Но хоть кто-нибудь смог вернуться? — я вцепился в лацканы его сюртука и слегка потряс: — Скажи мне правду, старик, и я отдам все, что ты попросишь, хоть кто-нибудь возвращался из Арки?!
— Только один, — нехотя проронил Бодриг, освобождаясь из моего захвата. — И было это лет триста назад. Подробности мне не известны.
— Значит, мой отец будет вторым. Клянусь, я вытащу его, чего бы это мне ни стоило, — почти прошептал я и вновь посмотрел на гобелен. Серебро наполовину окрасило его имя, но оставшиеся золотые нити сияли в лучах солнца, пробившегося сквозь неплотно задернутые шторы, вселяя надежду, что он все ещё жив и мне удастся исполнить свою клятву.
— Оставь его, отпусти. Ты не спасёшь его и погибнешь сам, — Бодриг смотрел на меня совершенно больными глазами. — Если от моих слов ты погибнешь, он не простит меня там, за Гранью. Живи, продли свой Род. Он хотел бы этого. Хотел счастья для тебя…
— Счастья? Я буду счастлив, Бодриг. Безумно счастлив. Но лишь когда он переступит порог этого дома. И когда я смешаю с землёй тех, кто отправил его за Грань.
Я поднялся на ноги и чуть покачнулся от подступивший слабости. Жизнь продолжалась. И у меня ещё была масса дел.
Подожди, пожалуйста, постой!
Мне так много надо рассказать.
Без тебя наш дом совсем пустой
И на сердце холода печать.
В кабинете скрипнет тихо дверь
И надежда сердце мне сожмет,
Но напрасно — это черный зверь,
Твой котенок лапою скребет.
В спальне холодна твоя постель,
Пусто твое место за столом.
В яркий август декабря метель,
Выдула из сердца все тепло.
Все рано, я верю, что найду!
Где? Не знаю, но наверняка,
Способ, что б у смерти на лету,
Вырвать, как бесценный дар, тебя!
Подожди, отец, прошу — постой!
Там, у Грани, смерти вопреки.
Я найду тебя в стране иной
На исходе долгого пути.
<empty-line>
========== Эпилог ==========
Особняк черной громадой возвышался среди яркой зелени деревьев парка. Его древние стены хранили благословенную тишину, покрываемую лишь звонкими трелями птиц. Было раннее утро, лёгкий покров тумана поднимался от круглого озера, окружённого пёстрым ковром цветов. На траве искрились бриллианты росы. Солнце медленно поднималось над горизонтом.
Несмотря на ранний час, парк не был безлюден: у самого крыльца, в беседке, украшенной резными колоннами, сидел молодой человек с черными как смоль волосами. Он сидел здесь, должно быть, всю ночь, склонившись над ворохом книг, заполнявших довольно большой стол перед ним. Он не замечал ни восхода солнца, ни свежести ветра, сосредоточенно черкая что-то в пергаменте и поминутно сверяясь с потрёпанным фолиантом. Но вскоре его уединение было нарушено: огромная дверь парадного входа с грохотом распахнулась, и из особняка выбежала маленькая девочка в бирюзовой пижаме. Под мышкой она сжимала слабо трепыхавшегося черного котенка. Внимательно оглядевшись, она заметила молодого мужчину, вихрем спустилась с высокого крыльца, влетела в беседку и проворно забралась ему на колени. Котенок вырвался из ее рук и не менее проворно залез мужчине на плечо и затих. Тот вздрогнул от неожиданности, попытался оторвать от себя котенка, но тот вцепился в него всеми четырьмя лапами. Он покачал головой, затем улыбнулся и прижал девочку к груди, поцеловав серебристую макушку, и попытался продолжить свое прерванное занятие. Ребенок притих в его объятиях, но безмятежное спокойствие длилось совсем недолго: спустя пару минут беспокойного ерзания и энергичных прыжков, мужчина не выдержал, отложил пергамент и, подхватив девочку на руки, понес ее по дорожке вглубь парка, поминутно отвечая на бесконечные вопросы. Котенок продолжал восседать у него на плече с самым невозмутимым видом. Вскоре они скрылись за деревьями, и особняк вновь погрузился в тишину. Нарушаемую лишь трелями птиц и шорохом страниц древних книг, которые потихоньку листал любопытный ветер.
Они были вместе. В начале долгого пути…