— Это душа из него вышла, — заявил Лузга.
— Тогда дело сделано.
Дружинники связали подручных опального топ-манагера и вместе с владельцем сапог повели к каравану. Оцепление сняли, беженцы потянулись по своим шалашам и лачугам. Даже Бомжена перестала буйствовать, а стащила туфли с холодеющих ног Любослава Нахального. Брезгливо обтёрла о траву, завернула в подол и понесла в свою палатку. Обувь хоть и пользованная, но изначально дорогая. Практичной женщине пригодится.
Карп наблюдал за драматическим представлением из-за оцепления. Со своего вороного тяжеловоза ему было прекрасно видно.
— Воздал беспредельщику той же мерою? — прогудел он, тронув коня и двинувшись рядом со Щавелем.
— Кто-то должен, — сказал Щавель. — Вот и начались проблемы с беженцами. Они пока жили дома, друг дружку грызли, а как оказались в условиях постоянно растущих вызовов, так поедом стали есть. Тут же объявился самый динамичный, который возглавил процесс на месте. А ведь он ещё организацией движения не занялся, войско голодранцев не собрал, но это обязательно будет. Найдётся другой, не менее эффективный.
— Ненадолго. Они всегда сначала уверенно идут к успеху, а потом поют горестную песню: «Анус, порвали анус! Каюсь, каюсь, каюсь…» — Лузга скабрезно оскалил траченный кариесом частокол, напоминающий о взятой при поддержке артиллерии крепости.
— Такова участь манагера — борзеть и потом раскаиваться, — обронил Щавель. — Их надо убивать, пока они в силу не вошли.
— Всех не перебьёшь, — Карп скептично выпятил губы, но тут же мнительно покосился на командира, будто начал раскаиваться в сказанном.
— Перебьёшь, — смиренно ответил Щавель. — Зло конечно. Эффективных манагеров на самом деле мало, просто зла от них много, поэтому они заметнее нормальных людей. Если уродов уничтожать, они закончатся, а те, кто мог бы стать крысами, испугаются и не станут. Поэтому не проходи мимо живого выродка, и не упускай возможности сделать его мёртвым.
— Тут манагеры, на Северо-Западе эльфы, всюду своя напасть, — примирительно рассудил Карп.
— Эльфы смирные, — сказал Щавель. — Сидят на дачных участках и не рыпаются. Детишек грамоте учат.
— Басурмане тоже учат, — припомнил работорговец странствующего преподавателя Вагиза Фатыховича. — Людей портят. Баба учёна — пол не метён, да и мужикам лишнее образование только мешает думать. На кой хлеборобу тригонометрия? Или, того, хуже, философия. От неё мыслям тесно и в жилах соки начинают бродить, с того крыша едет, крестьяне бунтуют и рабы бегают. Всё дурь эльфийская! Забивают людям голову ненужным хламом. Я б эту заразу под корень изводил при каждом удобном случае.
— Будет приказ светлейшего — изведём, — сухо ответил Щавель. — Будет указ о насаждении на Руси школ и университетов — насадим. А пока едем в Великий Муром ловить рабов.
Карп перекрыл словесный фонтан, но не до конца. Отъехав в обоз, что-то ещё бурчал, попусту дёргал за узду вороного, ругался на раболовов, отдавал ненужные команды по конвоированию. Четверых захваченных из бомжовища арестантов быстро обрядили в лёгкие колодки с замочками и пустили гуськом за последней телегой. Скованные одной цепью, они были связаны одной целью — дойти до Владимирского централа и там принять заслуженное наказание.
Бездомному отребью следовало согнуть выю под железное ярмо закона. В таком настроении Щавель въехал во Владимир.
Глава вторая,
в которой дует ветер северный и творится зла немерено
— Не все доживут до зимы, — молвил Щавель, когда караван подошёл к окраине града Владимира.
В то время как дружина огибала Москву по Большому кольцу, беженцы шли напрямик и успели преобразовать местность перед городом на свой лад.
У самого города, возле развилки проспекта Ленина и улицы Лайкина ратники миновали остатки ночлежбища, некогда значительного, а ныне разорённого. Среди руин стоял пяток наспех возведённых шалашей, но уже брошенных. Чернели пепелища, однако сырое дерево горело плохо, и постройки пришлось разваливать грубой силой, коли не взял их очистительный огонь. Могильных холмиков не приметили, равно как непогребённых тел. Не валялся и разбросанный хлам. Обитатели ушли если и не по своей воле, то, во всяком случае, без спешки.
«Потом пришли с Москвы новые, но тоже не задержались, — отметил Щавель. — Здесь больше не задерживался никто».
Проспект Ленина переходил в Большую Московскую улицу. Чтобы добраться до Владимирского централа, надо было пересечь весь город. Знаменитое узилище располагалось на выезде. За ним простиралось огромное кладбище имени древнего князя Владимира. Там хоронили честных горожан, отдельно манагеров и их приспешников, а отдельно — зверски замученную в казематах узилища шлоебень и педерсию земли русской. Щавель повёл караван прямиком туда, рассчитывая устроиться в казармах городской стражи, исправно поддерживаемых для приёма новгородского войска при следовании на восток.