— Века, — сказал я. — Против Бишопа. Против меня. Против тысячи других противников, поверженных к твоим ногам.
Это вызвало сухой шелест смеха.
— Ты никогда не был у моих ног, Оливер. Ты — никогда.
В этом она ошибалась, и уже какое-то время, но не было ни малейшего смысла сообщать ей об этом. И я все еще был достаточно гордым, чтобы постараться скрыть эту…слабость. — Если я не повержен, то ты не вправе приказывать мне оставить тебя, не так ли?
Она отпустила мое запястье, но я по-прежнему держал ее руку. Она не открывала глаза, но я увидел, как уголки ее рта немнго приподнялись. В конце концов, я все таки заставил ее улыбнуться.
Но она больше ничего мне не сказала.
Даже не попрощалась.
Она никак не предупредила меня, что проиграла битву. Драуг внезапно начал рости, став переливающейся, тяжелой массой воды, покрывающей ее, поглощающей ее. В мгновенном шоке я упал назад; я мог видеть Амелию внутри этого, в ловушке, но толстое студенистое покрытие на ее коже еще более увеличилось в размерах, быстро разрастаясь, чтобы покрыть ее целиком. За несколько секунд Амелия стала лишь тенью внутри этой массы.
Она ушла.
Я знал, что это может произойти, и произойдет, но я надеялся… надеялся, что это будет не так скоро. Надеялся на чудо. Я приобрел такую веру в чудеса еще во времена, когда я дышал, когда я уповал на Бога.
Уже многие годы я не чувствовал потребности в молитве, но это было… это было лицом самого зла, побеждающего нас. Бог помогает тем, кто помогает себе сам, думал я, выдергивая себя из темной бездны страха. Драуги были врагами, да, но я воевал с врагами всю свою жизнь и после. Некоторых из них я заслужил, некоторых породили мои собственные действия, и о последних я сожалел.
Сейчас все было ясно, сражение против чего-то более чудовищного, чем я когда-либо мог стать, будучи вампиром или человеком.
И я должен победить.
Я достал из-за пояса серебряный нож, который Наоми убеждала меня вонзить в грудь Амелии, и начал битву за свою жизнь.
Там, где серебро касалось студенистой, пульсирующей, изменяющейся поверхности драуга, она горела, чернела и усыхала; как и мы, драуги были уязвимы для серебра, но в отличии от нас серебро не могло серьезно замедлить их. Мастер драугов был силен, опасен, быстр и хитер; мастер драугов, питающийся Амелией, был гораздо хуже. Драуг все еще пытался справиться со всей ее силой, и, в какой-то степени, пока он был уязвим, но это не продлится долго.
И эта комната была очень маленькой. Наши планы рушились прямо у меня на глазах.
Внезапно какой-то звук пронесся по дому, содрогая его до самого основания, и я понял, что это вопль боли мастера драугов.
Магнус был внизу, и что-то — кто-то — причинил ему боль. Ужасную боль. Да. Наконец-то, да.
Словно подгоняемый этим криком, драуг двинулся на меня, и в процессе этого его форма затвердела, стала человекообразной и превратилась в Амелию, шагающую ко мне, бледную и сильную, но вместо сверкающих серебряных глаз была гниль и грязь.
Я крепче перехватил мой кинжал и стал молиться.
И затем, я нанес удар кинжалом прямо в ее грудь. Прости меня. Я не собирался убивать ее, я хотел лишь вернуть ее назад. Ту Амелию, которая понимала, что поставлено на кон.
Ее рука поймала мою руку, остановив острие кинжала, едва оно коснулось корчащейся слизи, покрывающей ее тело. Я почувствовал жгучую боль, когда крошечные рты драуга начали сосать мою кровь, даже сквозь защитное кожаное покрытие.
— Амелия, ты знаешь план, знаешь, что ты должна сделать. Держись. Держись!
— Нет, — сказал мастер драугов, выглядевший как Амелия, но голос был как гнилой шелк. — Больше никаких планов. Никаких интриг. Теперь ты мой.
И я осознал, что драуг полностью захватил контроль. И у него была сила Амелии — сила подчинения. Сила, заставляющая вампиров повиноваться ей.
Крича внутри, я медленно опустился на колени под этим холодным серебристым взглядом, в то время как слизь драуга обтекла мою руку, пробираясь под защитное кожаное покрытие, и начала кормиться.
Глава 23
Клэр
Единственное место, которое она знала, чтобы бежать, место, где бы она была в безопасности, было скрытой комнатой Амелии наверху. Клэр не колебалась. Она знала дом и по памяти обходила в темноте вокруг стульев и столов на ее пути к лестнице. Она не смела оглядываться назад. Она могла слышать грохот мебели, выстрелы ружья.
Это было настолько нереально, внезапно. На диване были игровые джойстики Шейна, там, где они оставили их, и одеяло, брошенное рядом с подушками; она не могла вспомнить, помыли ли они посуду или нет, или просто свалили ее в раковину.