– Точно так же, как и я не могу дать обещания, что не посоветую вам оставить меня в покое.
– Достаточно откровенно. – Дерт посмотрела в глаза Кейт. – Это все?
Все, что собиралась сказать Кейт. Но почему ей не хотелось уходить из комнаты экономки?
– Можно я посижу и посмотрю, как вы работаете?
Удивление промелькнуло на лице женщины.
– Если хотите. Но я не смогу с вами разговаривать. Сейчас снова пойдет рисунок, и мне нельзя отвлекаться, пока не закончу его.
Кейт снова обвела комнату взглядом, задержавшись на выстроившихся в ряд свечах. Хорошее освещение было необходимо для работы.
Заметив ее взгляд, Дерт напряглась.
– Роберт разрешил мне зажигать столько свечей, сколько нужно. Днем у меня почти нет времени, чтобы заниматься этим делом. Зато те вещи, которые я тку по вечерам, украсили замок.
– Не сомневаюсь, что свечи не стоят столько, сколько ваши изделия. Мне и в голову не приходило обвинить вас в расточительстве.
Дерт расслабилась и снова занялась своим делом.
– Я думала о том, стоит ли такую трудную работу переносить на вечер, когда вы и без того сильно устали.
– Мне достаточно поспать всего несколько часов. Я успеваю отдохнуть за это время. У меня всегда хватало сил на все.
Более чем, подумала про себя Кейт, а вслух произнесла:
– Какой красивый узор. А что это за красный цветок?
– Это не цветок. Это снежинка.
– Вот как... – Кейт поняла, что совершила оплошность и какое-то время молчала. Только выдержав паузу, она осмелилась задать следующий вопрос: – Красная снежинка?
Дерт промолчала в ответ.
Девушка попробовала сделать новый заход с другого конца.
– Удивительно сочный цвет. Интересно, из какого растения удается добывать такую краску?
– Из корня вереска. Колокольчатого.
Снова вереск.
– Роберт говорил, что из вереска горцы добывают все, что угодно.
– Да, это так. В зависимости от возраста растения из вереска можно получить краску желтого, оранжевого или зеленоватого цвета.
– У кого вы учились ткать?
– У матери. А она – у своей, – ответила Дерт, не прерывая работы. – Они сажала меня к станку, когда я едва начала делать первые шаги.
– Меня тоже учили, как обращаться с ткацким станком. Но я и помыслить не могла, что можно выткать такой красоты узор. Мне до сих пор доводилось видеть, как на станках ткут только грубые и простые ткани.
– Потому что многие делают их только для домашнего обихода, им не приходится торговать тканями и зарабатывать этим на жизнь.
– Но в чем разница?
Дерт покачала головой:
– У нас все жили только на те деньги, что зарабатывали от продажи тканей. Вся деревня. Если ткань получалась особенно хорошей, мастерице платили лишний шиллинг. Естественно, каждая хотела заполучить его. И все стремились добиться лучшего качества. Если так работают годами, получается совсем другая ткань, чем та, что женщины ткут для дома.
– Уверена, что вы всегда получали лишний шиллинг.
– Конечно. Я считалась лучшей ткачихой, – сказала Дерт, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
– И многие семьи в вашей деревне занимались этим промыслом?
– Почти все. Женщины ткали. Мужчины выращивали овец.
– И большую часть товаров в вашей деревне продавали в Крейгдью?
Она кивнула.
– Макдаррены вели честную торговлю и никогда не обманывали нас. Мы им доверяли.
– И Джоку тоже?
Она быстро посмотрела на Кейт.
– Вам уже сказали, что он убил моего мужа?
– Да. И меня удивительно, почему вы после этого решились приехать в Крейгдью.
– Я не держу зла на Джока. Мой муж был пьяница. Настоящая скотина. Он постоянно задирался со всеми. Ему хотелось почесать свои кулаки. Однажды он нарвался на того, кто не захотел терпеть его выходки. – Дерт пожала мечами. – Из-за того, что он бил меня, я потеряла ребенка и не могла работать. Джок привез меня сюда и заботился, пока я не выздоровела. После этого он предложил отвезти меня назад в Ирландию. Но я решила остаться здесь.
– Почему? У меня такое впечатление, что вам очень многое здесь не по душе.
– Одно место похоже на другое.
– Я не согласна с вами.
Дерт слабо улыбнулась.
– Вам здесь тоже понравится. Скоро вы поймете, что нет на земле лучше места, чем эта вымытая всеми штормами скала.
– Так почему вы все-таки решили остаться на этой скале?
Дерт несколько секунд молчала, делая вид, что не может оторваться от работы, а потом заметила:
– Я ведь говорила, что не смогу разговаривать с вами, когда мне приходится плести узор.
Кейт подумала, что ее вопросы не отвлекали экономку, пока они не касались ее личной жизни. Рисунок снежинки на ткани чем-то напоминал саму Дерт. Нежная и вместе с тем колючая. Твердая и в следующее мгновение готовая растаять и исчезнуть.
Кейт поднялась со стула.
– Не буду больше мешать вам. Можно я приду завтра, чтобы посмотреть на вашу работу?
Дерт снова посмотрела ей прямо в глаза.
– Зачем?
Кейт и сама не знала, почему ее потянуло в комнату экономки. Но что-то было необыкновенно приятное в том, чтобы сидеть у огня, вдыхать запах горящего дерева и свечей, пытаясь разгадать, что же представляет из себя эта странная Дерт О'Коннел.
– Мне нравится смотреть, когда кто-то хорошо делает свое дело. Так вы не против?
Дерт отвела глаза в сторону.
– Вы хозяйка здесь и можете делать все, что пожелаете.
– Мне бы не хотелось приходить против вашей воли. Так вы не возражаете? – повторила Кейт снова.
Дерт склонилась над станком.
– Пожалуйста, если вам интересно смотреть. Мне все равно.
– Вам нравилось ткать? – осторожно спросила Кейт, боясь, что она затронет слишком больную для Дерт тему и та снова замкнется.
– Женщине всегда нравится делать то, что у нее получается лучше, чем у других, – спокойно ответила экономка.
Кейт не стала возражать, что не все женщины так честолюбивы. Ей не хотелось спорить. Она старалась расспросить Дерт как можно подробнее о ее жизни.
– Но ведь вам приходилось целыми днями сидеть за станком. Изо дня в день. Все время делать одно и то же...
– Когда приходилось повторять один и тот же рисунок, тогда работа и в самом деле начинала казаться однообразной. Как, например, пледы с клеткой клана Макдарренов. – Дерт быстро добавила: – Но все равно никто не мог соткать этот рисунок на пледе лучше, чем я.
– Не сомневаюсь.
– Конечно, в детстве я любила больше мяукать...
– Мяукать? – не поняла Кейт.
– У нас в деревне был такой обычай: когда шерсть высыхала, собирали вместе всех детей, и они начинали растягивать ее в разные стороны, чтобы получилась воздушная, пушистая пряжа. При этом ребятишки пели, дурачились, мяукали, гавкали... – Улыбка Дерт пропала. – Когда я подросла, и все увидели, какая из меня получается замечательная ткачиха, то ничем другим мне уже не разрешали заниматься. Пришлось забыть про «мяуканье» и сидеть за ткацким станком. Мой отец был не прочь получить лишний шиллинг и похвастаться моей работой. Торговлей в деревне заправляли мужчины. А он был как и все остальные. – Дерт пожала плечами. – Я не была самой привлекательной девушкой. Но все парни просили моей руки. Они понимали, что это постоянный источник дохода.
– И отец сам подыскал вам жениха?
Дерт фыркнула.
– Куда там! Отцу, конечно, не хотелось выдавать меня замуж. Все равно, что отдавать в чужой дом курицу, которая несет золотые яйца! Нет, я сама выбрала себе Шона. Он был таким высоким, привлекательным парнем. Я не придавала значения рассказам о том, что он любит выпивать, и не представляла, каким он становится после того, как опьянеет. – Она внезапно склонилась совсем низко над станком. – Помолчите, пока я не закончу этот кусочек.
Кейт теперь нисколько не сомневалась, что Дерт без труда может с закрытыми глазами выткать любой, самый сложный рисунок. Как только она начинала ссылаться на работу – это был сигнал, что Кейт коснулась какой-то болезненной темы. За эту неделю, которую Кейт провела в освещенной свечами комнате, многое открылось ей в Дерт. Время от времени между ними еще проскакивали искры раздражения и недовольства. Но таких вспышек становилось все меньше и меньше.