Предыстория драмы представляет собой убийство, пролог— самоубийство, основная часть — рассказ еще об одном убийстве, а заключение — обещание еще одного самоубийства. Вообще в этом смысле законы Ван Дайна соблюдены полностью, а его программа-минимум щедро перевыполнена. Первое убийство совершено миссис Феррар, отравившей невыносимого пьяницу-мужа. Это преступление, в сущности, остается нераскрытым, и мы узнаем о нем лишь после того, как отравилась и сама миссис Феррар. С этого, собственно, начинается повествование. Но пока мы вместе с героями книги пытаемся объяснить себе причины происшествия, по деревне разносится весть еще об одной трагической смерти — самого богатого в округе человека, промышленника Роджера Эк-ройда, находят в его кабинете с ножом в спине. Вот тут-то и вынужден вступить в действие знаменитый Пуаро.
Пуаро в такой же степени потомок, как и антипод Шерлока Холмса. Обладая всеми сыщицкими достоинствами Холмса, этот щуплый детектив предстает перед нами не в торжественно-скучном облике своего предшественника, а в его, так сказать, комическом варианте. Поначалу, во всяком случае, невзрачная, сомнительной элегантности внешность Пуаро, его духи, усики, театральная галантность, смешная самонадеянность, склонность к декламации и дидактике вызывают у нас не только непочтение, а презрительную усмешку. Если Холмс — герой, то Пуаро — антигерой, антигерой до такой степени, что даже после того, как мы воочию убедились в его необыкновенной проницательности, к нашему восхищению продолжает примешиваться усмешка. И в этом еще одно достоинство писательницы, которая умеет рассказать о своих персонажах с добродушной, а иной раз и не очень добродушной иронией.
Итак, полицейские инспекторы, а вместе с ними и Пуаро, приступают к обычной черновой работе любого уголовного расследования — осмотрам, сбору улик, допросам свидетелей и всех подозреваемых лиц. Но по мере развития действия романа среди подозреваемых поочередно оказываются чуть ли не все составляющие ближайшее окружение Роджера Экройда— его пасынок Ральф, его друг майор Блент, секретарь Реймонд, дворецкий Паркер, экономка мисс Рассэл, не говоря уж обо всех остальных женщинах, подозреваемых если не как исполнительницы, то как соучастницы и вдохновительницы преступления. Улики и стечения обстоятельств таковы, что, когда доктор Шеппард своим бесстрастным рассказом ставит кого-нибудь вне подозрения, начинает казаться, что это делается лишь для того, чтобы запутать дело и вернее скрыть убийцу. И наоборот, когда того или иного героя Шеппард изображает особенно подозрительным, мы, накопившие опыт от чтения стольких детективных романов, недоверчиво спрашиваем себя, не делается ли это для того, чтобы направить наше внимание по ложному следу, оставив в стороне истинного убийцу.
Вообще, читая роман, нам не раз приходится менять свои гипотезы и то более смутно, то более определенно подозревать всех действующих лиц по очереди, за исключением двоих — Пуаро и истинного убийцы. Потому что в конце концов оказывается, что убийца — это не кто другой, как сам рассказчик, порядочный и симпатичный доктор Шеппард. Действительно блестящий поворот, подготовленный исподволь, издалека и с крайней осторожностью. И если писательница с помощью рассказчика позволила себе во время повествования прибегнуть к некоторым мелким хитростям, то читатель охотно их ей прощает ради великолепно преподнесенной неожиданности.
По сути дела, убийца в своих записках не допускает никакой лжи — и в этом еще одно достоинство книги, — но, разумеется, не делает и никаких признаний. Иногда, правда, отдельные замечания почти выдают его, но в каждом из них заключена настолько хорошо вымеренная двусмысленность, что большинству читателей даже в голову не приходит растолковывать подлинный смысл этих замечаний. В своей спокойной самоуверенности доктор Шеппард доходит до того, что незадолго до эпилога романа отдает свою рукопись Пуаро. Но детектив узнает истину не из рукописи — это было бы катастрофой для подобной интриги, — а лишь находит в ней подтверждение своим собственным умозаключениям. «Теперь вы понимаете, почему я говорил, что вы были слишком сдержанны в ваших записках?.. То, что там написано, — правда, но вся ли правда там написана, мой друг?»