Стоило мне потянуть за конец шнура, как печать, вырезанная на камне, тотчас рассыпалась в прах и дверь сама открылась перед нами, открывая вход просторную комнату, пол которой был устелен мягкими коврами. Комната была квадратная, где-то десять на десять метров с купольным сводом. По всем четырем углам стояли треноги с магическими светильниками, но самое интересное находилось в центре комнаты, где стоял круглый стол вырезанный из цельного куска сапфира, на котором стояло небольшое золотое блюдо, а на нем лежал круглый торт, украшенный цукатами.
Столом стоял перед высоким, массивным лазуритовым столбом с т-образной перекладиной наверху, на которой, как на дыбе, висел мускулистый, обнаженный парень с русыми волосами. Первый русский князь Добромир Вяхирь. Лица Добрыни мне было не видно, так как голова его была низко опушена к груди. Зато на его животе я увидел знакомые родинки, расположенные в виде звезды. Во мне все так и задрожало, когда я увидел своего родного брата в таком положении.
Судя по тому, что ковер подле Добрыни был усыпан тонким слоем тлена, одежда на нем за долгие две тысячи лет, истлела и превратилась в бурую пыль, а ему было хоть бы хны. Обойдя сапфировый столик, я зашел Добрыне за спину и увидел, что его руки были туго связаны синим шнуром. Этот узел был попроще и сразу же развязался, когда я потянул за более длинный конец шнура. Как только узел был развязан, Добрыня Вяхирь издал тихий, едва слышимый стон, но даже не пошевелился. Уриэль, обеспокоено спросил меня:
— Михалыч, чего это князь не шевелится?
— Ури, дружище, повисел бы ты в такой позе две тысячи лет и у тебя тоже все тело окостенело бы. Парня сейчас надо отнести наверх и опустить в купальню, только я не хочу чтобы он тут же стал похотливым жеребчиком, а потому предлагаю отвезти его на Русалочье озеро. Там у меня получилась более сдержанная купальня, так что бери торт Создателя, он, кажется, даже не засох, и двигай за мной. Только не слопай его по дороге, Добрыня этого угощения слишком долго дожидался.
Уриэль помог мне снять Добрыню Вяхиря с его каменной дыбы, от которой тело его было изогнуто, а руки вывернуты, я взвалил князя на плечо, словно полено, а Уриэль захотел прихватить в качестве сувенира и сапфировый столик, но когда я на него шикнул, взял только блюдо с тортом. Мы вышли из комнаты, светильники погасли и дверь сама бесшумно затворилась за нами. Поудобнее устроив на плече окостеневшее тело князя, я быстро пошел вперед, к выходу. Пройдя через штольню и выбравшись на дно колодца, я прислонил Добрыню к стене и сорвал с петель дубовую дверь, удивляясь своей силище. Родинки Маниту сделали меня просто тяжелоатлетом.
Дверь мне понадобилась только за тем, чтобы превратить её в небольшую летающую платформу. Тащиться с одеревенелым князем на плече по лестнице мне было совершенно не в кайф, а лететь вверх с помощью магии я, все-таки, боялся в силу своей неопытности. Уриэль, который старательно отворачивался от торта, источавшего дивный аромат, тоже не прочь был подняться на платформе, а не с помощью крыльев. В последнее время он все реже и реже пользовался этим транспортным средством, предпочитая ему прогулки верхом и магические летающие приспособления.
Чтобы ангела не смущали запахи, я снял со своей руки рыжий "Ролекс", превратил его в тонкую, сферическую крышку и плотно накрыл ею блюдо. Так у торта Создателя было гораздо больше шансов сохраниться целым и невредимым. Летающая дверь подняла нас наверх, не хуже скоростного финского лифта и даже донесла до Золотой башни, где нас уже поджидали наши друзья. К этому времени уже почти рассвело и в небе быстро угасали звезды. На фоне утренней зари к самому неба возвышалась огромная громадина горы Обитель Бога, вокруг которой клубились три огромные облачные линзы, сливающиеся в одну.
Когда мы с Уриэлем и безмолвным князем Добромиром Вяхирем вступили на террасу башни, наши друзья бросились обнимать и поздравлять нас. Вудменов среди них не было, но зато были четыре здоровенных, кряжистых парня, при виде которых у меня сами собой брызнули из глаз слезы. Сбагрив князя на руки Харальду и Роже, я бросился к ним, нисколько не стесняясь своих слез. Обнимая самого здоровенного, с добрыми, серыми глазами, я расцеловал его приговаривая:
— Ослябюшко, братко… - Повернувшись, я потрепал по мощной шее второго здоровяка - Бирич, родной ты мой.
Хлопуша и Горыня, такие же здоровенные, но более озорные и смешливые парни, набросились на меня и принялись молотить по плечам, приговаривая:
— Михалыч, Михалыч…
Смахнув с лица слезы, я блаженно улыбнулся.
— Ну, все, ребятушки, давайте двигать отсюда помаленьку. Как там наши кони, все побелели?
Бирич, который больше других проводил время с нашими четвероногими, а теперь уже и крылатыми друзьями, радостно воскликнул:
— Михалыч, лошаденки у нас теперь, высший класс, все как сахар белые и прямо-таки рвутся в полет. Так мне, стало быть, седлать коней?
— Седлай, старина, седлай. Сейчас полетим к Русалочьему озеру, там и отмокнет наш князинька, туды его в качель. Вот тогда вы и вломите ему на орехи за то, что он так облажался на пиру создателя. Ну, а я попробую избавиться там от этих родинок, чешутся заразы, просто спасу нет! Надеюсь, что там хоть одна русалочка да осталась.
Лесичка, которая после того, как я стал сыном Великого Маниту, постреливала в мою сторону глазками, от чего Харальд то краснел, то бледнел, весело сказала мне своим тоненьким, серебряным голоском:
— Милорд, не бойся, сегодня хоть одна русалка, но дождется тебя возле Русалочьего озера.
От этих слов Харальд чуть не выронил Добрыню Вяхиря и я ехидно поинтересовался у него: