— Дежурный, тут Громова, — продолжила она после паузы, — кто у вас там сейчас командует резервной группой? Таира? Отлично. Пусть берёт человек пять и сделает разведку по «Исходу». Да, ты всё верно расслышал. Да, я даю добро, запускайте Установку. Да, всё настолько плохо, ты правильно понял. Как только вернутся разведчики, начинайте.
— Повезло, — сказала она мне, положив трубку, — там твоя Таира. Как бы она ко мне ни относилась, я ей доверяю. Разведчик она идеальный.
Телефон немедленно зазвонил. Ольга сняла трубку, долго молча слушала, положила.
— У тебя оружие есть? — спросила она меня, помолчав.
— Пистолет только.
— Возьми.
Она раскрыла высокий сейф в задней стене кабинета, достала свою электронную винтовку и автомат. К автомату прилагалась старая брезентовая разгрузка с пятью рожками. Я присоединил один, дослал патрон, поставил на предохранитель.
— Даже прям боязно спрашивать, — прокомментировал Зелёный, — кстати, у меня «Кольт», но я бы предпочёл не доводить до него дело.
— Еще два прорыва. Удачных. Мы теряем Коммуну. Боюсь, всё, что нам останется — прикрывать эвакуацию гражданских.
— Если есть куда… — начал Зелёный, но телефон зазвонил снова.
— Что? — заорала Ольга в трубку так, что я немедленно схватился за автомат. — Так гасите немедленно! Вырубайте портал! Что значит «не вырубается»? В каком смысле «с той стороны держат»? Так взорвите заряд! Хоть всю Установку! Да, даю санкцию, дебил! Бегом!
— Прорыв к Установке, — сказала она, бросив трубку, — ворвались на плечах разведчиков, бой в аппаратной.
— Мы ближе всех, — ответил Зелёный, и мы побежали.
Мы бежим по лестнице вниз, потом два коридора, потом ещё одна лестница. Гермодверь открыта, внутри женские крики и детский плач, но стрельбы не слышно. Пахнет пороховой гарью, по потолку тянутся в вентиляцию струйки дыма.
— Где они? — орёт дежурному на бегу Ольга.
Тот бледен, руки дрожат, карабин повис на ремне стволом вниз. Растерянно разводит руками:
— Уже всё, отбились, но…
Она, не слушая его, бросается вперёд по коридору, который ведёт к Установке. Мы с Зелёным бежим за ней, люди прижимаются к стенам, пропуская нас.
В аппаратную не зайти, она полна едкого ядовитого дыма, двое в противогазах льют туда пену из больших огнетушителей.
— Папа, папа! — слышу я сзади.
Оборачиваюсь — Алистелия с детьми. Лицо её настолько потерянное и несчастное, что я понимаю — случилась большая беда.
— Папа! — кидается ко мне Конграт. — Они убили маму!
«Я убью за тебя и умру за тебя», — сказала она когда-то и сдержала слово. Удерживала прорыв, а потом, поняв, что не справится, подорвала себя вместе с аркой портала, на дав ворвавшимся пройти дальше аппаратной. Теперь я на одну четвёртую вдовец, но горько так, как будто на все четыре. Рыдает на моей груди Конграт, плачут рядом с ним Вилора и Герда, шмыгает носом, прижавшись к матери Ванька, текут слёзы из фиалковых глаз Алистелии.
— Папа, — это юный Инженер Зелёному. — Надо уходить. Нас всех убьют.
— Некуда идти, сынок, — честно отвечает тот.
— Не в куда. В когда. Я знаю, как надо.
— Ты уверен?
— Да. Мораториум.
— Чёрт, мальчик прав, — моментально соображает Ольга. — Он может создать помехи порталам. Мы в своё время не могли из-за него попасть в Центр. Это ненадолго, потом подберут частоту, но у нас будет передышка.
Я вручаю плачущего Конграта Алистелии, и мы бежим наверх. Инженер увязывается за нами, но скорости семилетнему мальчику не хватает, и Зелёный подхватывает его на руки.
Тут недалеко — механизм мораториума захватили вместе с нашим домом и дирижаблем, и часть того города стала частью этого. Полный рекурсор позволяет творить чудеса с пространством. Наверху разражается сигналом вызова оперативная рация Ольги.
— Контора, контора пошла! — орёт откуда-то сквозь треск выстрелов и грохот взрывов Борух, — у них «Шилки», они прорываются к дирижаблю! Мы отходим! Уводи всех, мы…
Связь прервалась.
Зелёный одной рукой достал из кармана телефон, прижал к уху и на бегу, не опуская на землю сына, начал кричать:
— Иван, бегом с дирижабля! Да, прямо сейчас, да все, да, всё бросьте! Блядь, послушает меня кто-то хоть раз в жизни сразу? Бегом!
Мы уже пробежали квартал, когда за спиной страшно грохнуло. Я обернулся — на том месте, где висел дирижабль, расплывалось в воздухе облако мощного взрыва. Волосы и одежду дёрнуло взрывной волной. Надеюсь, они успели.
— Вот здесь, пап, — сказал Инженер, которого отец поднял на руках к механизму мораториума.
— Ты уверен, Тимох? Запускали мы его не так.
— Я знаю. Вот, здесь надо вверх.
— Эй, Зелёный, ему всего семь лет, — скептически сказала Ольга.
— Подтащите лучше ту лавку, — ответил он, — а то высоко.
Мы с Ольгой придвинули скамейку, они влезли на неё и уставились вглубь механизма. На мой взгляд, он оставался таким же абсурдным и невозможным, каким показался мне при первом знакомстве. Но, с другой стороны, Зелёный такой уже один раз починил.
— Он же сойдет со стопора, Тимох.
— Да, так и надо. Там внутри кристалл, в нём сжатое время. Его надо выпустить, понимаешь?
— Эй, ты собираешься доверить это семилетнему ребенку? — повторила Ольга.
— Ему я верю куда больше, чем тебе, рыжая, — сказал Зелёный и решительно потянул за верхнюю часть устройства.
Механизм стремительно начал раскручиваться. Колёсики крутятся всё быстрее, тяги летают, как сумасшедшие, от нарастающего гула начинает вибрировать земля.
— Ого, — сказал Зелёный, спрыгивая с лавки и осторожно снимая сына. — Хренассе моща попёрла.
— Бонг! — гулко сказал механизм и начал останавливаться.
У меня что-то неприятно ёкнуло внутри, и вдруг стало непривычно пусто, как будто мне удалили какой-то орган. Я достал из сумки планшет, который мне как м-оператору в оперативном резерве полагалось носить с собой, и сразу понял, что держу в руках просто кусок камня. Никакие структуры больше не отзывались, и пропало то чувство реперов, которое всегда было тонким фоном в плотно набитой ими Коммуне.
— Порталы закрылись! — закричал в рацию Борух. — Прорвавшиеся сдаются, оставшись без поддержки! Мы отбились, Оль, мы отбились! Сам себе не верю!
— И где мы теперь? — спросил у сына Зелёный.
— Мы не где. Мы когда, — непонятно ответил тот. — Отсюда начнётся Мультиверсум.
И он замолчал, потеряв интерес к разговору.
Я развернулся и пошёл обратно к зданию Института. Там, в глубине Убежища, лежит моя жена, которая умерла за нас. Её надо похоронить. Многих завтра придётся похоронить, но эта история закончилась. Вот, вырастут дети — и начнётся, может быть, новая.
