— Ты куда нас завел, Сусанин?! Все мертвы! Это и есть твой верный путь отхода?!
— Отцепись… — Зорин с силой оторвал его от себя, — не я писал нам путь отхода…
— А кто, твою мать?… — Вершинин отпал, схватился за голову. И тут Зорин услышал стон. Приподнялся. Пополз, прощупывая землю перед собой. Как бы ни закапывали мины, а колпак детонатора все равно торчать обязан.
— Леха, ты куда, жить надоело? — сдавленно шипел в спину Мишка.
Цыгайло разорвало практически пополам. Он повалился на немца и буквально закрыл его своим телом. И все равно эсэсовцу досталось — стонал, катался по земле, как муха, которую плохо пришлепнули. Зорин склонился над ним. Немец не мог говорить, беззвучно распахивал и закрывал рот, держался за низ живота. Руки в крови. Осколок мины попал в живот. И долго живут с такими ранениями, если не оказать своевременную помощь? На умирающего герр Ланге вроде не тянул, но кто его знает? Зорин схватил пострадавшего за шиворот, поволок. Немец не упирался, но тащить одному такое несчастье — это надо быть Иваном Поддубным…
— Лexa, ты что, офонарел? — шипел Вершинин. — Куда ты тащишь эту мразь? Брось ее, пусть подыхает…
— Мишка, дурак, тебя, видать, основательно контузило!.. — рычал Зорин. — Под трибунал захотелось? Забыл, чем светит невыполнение задания? Дело провалили, ребят потеряли, да еще и на минное поле погулять вышли! Думаешь, докажем, что мы ни в чем не виноваты? Меня расстреляют, тебя в штрафроту, и провоюешь ты в ней ровно три часа, если в первый же час не повезет… Закрой варежку, Мишка, помоги эту тушу вытащить. Да понежнее с ним…
Они волокли эту мычащую корову, отдуваясь, переругиваясь исключительно матом. Вернулись на исходную, а на западе ночное небо уже полосовали стрелы осветительных ракет, расцветали белые шары, рассыпались, озаряя местность мертвенно-бледным свечением. Немецких позиций в этой местности не было, разве что отдельные дозоры, они и посылали в небо ракеты. Слитные трели автоматов — стреляли не в пустоту, пули промчались рядом, как перепела — фррр. Подхватили вялое тело под мышки, побежали вдоль минного поля под защиту темнеющего на юге леса. Задыхались, ноги подкашивались, тяжелая ноша тянула к земле. Лес не приближался, а выстрелы гремели совсем близко — группа немцев бросилась на перехват. Они прибавили ходу, бежали уже на автомате. Ланге хрипло дышал, ноги волочились по земле. До леса оставалось метров семьдесят, когда очередь из автомата взбила фонтанчики под ногами. Попадали, открыли беспорядочный огонь по вспышкам света. «Шмайссеры» замолчали — залегли супостаты. Доносились отрывистые команды.
— Волоки его отсюда, Лexa… — прохрипел Вершинин, — да пулей давай, без говорильни. Я прикрою. Догоню, не волнуйся… Давай помогу его тебе на загривок взгромоздить… Вот житуха райская у фрица, — пошутил напоследок Мишка, хлопая Ланге по оттопыренной заднице, — бесплатно прокатиться на хребте трижды орденоносного сержанта…
Он и не помнил, как доволок этого упыря до леса. Рухнул на колени, стряхнул его с себя, завалился в кустарник. Звуки боя доносились словно из-под толщи земли. Трескотня ППС путалась с трескотней немецких автоматов. Прогремели два взрыва, все стихло. Он завыл от отчаяния, стал долбить кулаком мягкую землю. Встал на колени, перевернул неподвижное тело. Испачкался в крови, брезгливо вытер руки о траву. Приложил ухо к груди фрица — вроде постукивало сердце. Взвалить эту глыбу на себя сил уже не было. Волок по земле, натыкаясь спиной на деревья, падал, сжимал прочный воротник эсэсовского мундира, волок дальше. Трещали сучья — кто-то рвался за ним. Он бросил фашиста, передернул затвор, поднялся, чтобы дорого продать свою жизнь. Полоснул по темноте и даже ухом не повел, когда одна из пуль рикошетом отлетела от дерева и едва не откусила ему нос.
— Леха, ты окончательно сбесился! — завопил Вершинин, выбираясь из ямы. — А ну немедленно прекрати стрелять! — Мишка, твою мать… — Ой обнимал товарища, не стесняясь слез, сжимал его так, что позвоночник трещал. — Тебя же убили, Мишка, я слышал два взрыва…
— Да перестань ты меня лапать! — Вершинин вырвался из медвежьих объятий. — Лexa, уйди, ты ведешь себя как девчонка… Их всего трое было, эка невидаль, одного сразу положил. А гранаты… это я бросил. По моему, им хватило. Пошли отсюда, Лexa, фигня осталась…
Они тащили «языка», пока не подкосились ноги, пока не стало рвать от чудовищного напряжения. Их подобрала дозорная группа второго взвода разведроты под начальством сержанта Аничкина. Зорин плохо помнил, как из оврага вырастали скользящие тени, светили в лицо, подставляли плечи, говорили по-русски, сильно окая. Зато отлично запомнилось, как кто-то из разведчиков опустился на колени перед пленным немцем, осмотрел его в свете фонаря и недоуменно спросил: