Когда я пришел в себя, оказалось, что удар по голове как будто помог мне собраться с мыслями. Мне все так надоело, что в течение двух дней я не мог ни с кем говорить. Они думали, что у меня легкое сотрясение мозга. И вот, когда я смотрел на этого жалкого дурака, помешанного на привидениях, меня вдруг осенило: «Ага, ты любишь привидения, — подумал я. — Ладно, ты получишь кое-что с того света!» Я даже не удосужился сочинить какую-нибудь историю. При всем желании я не мог представить себе привидение. Я не мог бы правдоподобно лгать, даже если бы попытался. Я просто запугал его. Понимаете, он вбил себе в голову, что когда-то я каким-то образом довел кого-то до смерти, и что…
— О, какой ужасный человек! — крикнула с дивана миссис Бантер. Наступило молчание.
— Ну, и морочил же он мне голову во время обратного рейса, — снова заговорил Бантер усталым голосом. — Он любил меня. Он гордился мною. Я был обращенный! Мне явилось привидение. Знаете, чего он добивался? Он хотел, чтобы я вместе с ним «устроил сеанс», выражаясь его словами, и попытался вызвать духа (того самого, из-за которого я поседел! Духа моей предполагаемой жертвы) и, как сказал он, дружески обсудил все это дело с ним, с духом! «В противном случае, Бантер, — сказал он, — вам снова может явиться привидение, когда вы меньше всего этого ожидаете, и вы упадете за борт или с вами случится еще что-нибудь в этом роде. Вы не можете чувствовать себя в полной безопасности, пока мы как-нибудь не умилостивим мир духов». Можете себе представить такого, сумасшедшего? Скажите?
Я ничего не сказал, а миссис Бантер заявила очень решительным тоном:
— Уинстон, я хочу, чтобы ноги твоей больше не было на борту этого судна.
— Милая моя, — возразил он, — там остались все мои вещи.
— Тебе они не нужны. Не подходи больше к этому судну!
Он постоял молча; потом, опустив глаза и слабо улыбаясь, произнес медленно, мечтательно:
— Корабль призраков!
— И ваш последний корабль, — добавил я.
Мы увезли его, в чем он был, ночным поездом. Он был очень спокоен. Но когда мы пересекали Ла-Манш и вышли покурить на палубу, он вдруг повернулся ко мне и, скрежеща зубами, пробормотал:
— Он никогда не узнает, как близок был к тому чтобы очутиться за бортом!
Он имел в виду капитана Джонса. Я промолчал.
Но капитан Джонс, насколько мне известно, поднял шум в связи с исчезновением своего старшего помощника. Он поставил на ноги всю французскую полицию, заставив ее рыскать по стране в поисках тела Бантера. Думаю, что в конце концов он получил из конторы своих судовладельцев распоряжение прекратить всю эту кутерьму — все, мол, в порядке. Мне кажется, что он так ничего и не понял во всем этом таинственном происшествии.
И по сей день (он вышел теперь в отставку, и его речь не очень-то вразумительна) он пытается рассказывать историю черного штурмана, бывшего своего помощника — «кровожадного джентльмена-разбойника» с черными как смоль волосами, которые внезапно поседели, после того как ему явился призрак с того света, «Дух отмщения». Он говорит о черных и белых волосах, о штормтрапах, о своих собственных чувствах и взглядах, и получается такая путаница, в которой трудно разобраться. Если при этом присутствует его сестра (все еще очень здоровая, энергичная особа), она властно обрывает его болтовню:
— Не обращайте на него внимания. У него в голове засели черти!