– Подонок! – буркнул князь Тимерийский, и не совсем было понятно, к кому относятся эти слова – к дракону Сюзи или к его приятелю Сармону.
– Черт с ними,– задумчиво проговорил Пигал.– У нас с тобой, человек молодой, дела поважнее: надо повидать эту Зебу.
– На Либии?
– Нет,– покачал плешивой головой сиринец,– на Ибисе.
Князь Тимерийский в ответ только присвистнул. Что и говорить, планета Ибис имела весьма дурную славу. В Светлый круг она вошла одной из последних, да и то боком, поговаривали, что там процветают культы, напрямую связанные с Черной магией. И вообще, об ибсянках шла по планетам Светлого круга нехорошая слава. Именно об ибсянках, потому что об ибсянах никто не слышал ни хорошего, ни дурного. Планету Ибис даже Герои предпочитали обходить стороной. Официально – из нежелания связываться с бабами, а неофициально – страшновато было. Уж очень громкая слава была у местных колдуний. По слухам, ибсянки в последнее время что-то не поделили с кикиморами Селы и между ними шла грызня. Села тоже была еще той планетой. До сих пор никто точно не мог сказать – к Светлому кругу она относится или к Темному. Случалось, кикиморы помогали Героям, но частенько становились на сторону жабовидных пщаков, избравших Селу плацдармом, с которого они совершали налеты на соседние планеты. И вообще с приграничными планетами, по мнению достойнейшего Пигала, одна сплошная морока, и это был тот достаточно редкий случай, когда князь Тимерийский полностью согласился с магистром.
– А пьяница Сюзи ничего не напутал в расчетах?
Пигал только плечами пожал:
– Сюзи уже более тысячи лет болтается по Вселенной, а уж приграничные планеты он излазил от и до. Хвастался мне как-то, что у него и в Темном круге полно друзей.
– А ты его защищаешь,– укорил магистра князь.
– Да не защищаю я,– возмутился Пигал.– Просто без драконов Вселенная обеднеет. О Темном круге мы только от таких, как Сюзи, узнаем. Укорот драконам давать надо, но и палку перегибать не след.
И все-таки пьяница Сюзи подвел достойнейшего магистра. Хотя, возможно, это получилось совершенно не нарочно. Так или иначе, но у сиринца было достаточно времени для обдумывания обеих версий, пока он стоял привязанный к столбу на пару с сиятельным князем, а вокруг бесновалось несколько десятков самых натуральных ибсянских ведьм. Адресок, который им столь услужливо предоставил Сюзи, оказался то ли капищем, то ли храмом древних ибсянских богов, и межзвездные путешественники по незнанию свалились сюда, как два кура во щи. По мнению Тимерийского, ибсянский культ был связан с мужским началом. А столб, к которому их привязали, являл собой очень правдоподобное изображение этого начала. Или конца, как кому нравится. Достойнейшему Пигалу не нравилось ни то и ни другое, особенно его пугали рослые ибсянки, которые норовили пощекотать копьями ученого магистра. Князю же, наоборот, ибсянки понравились, и он здесь же, у столба, пустился в пространные рассуждения по этому поводу. Хотя лучше бы человеку молодому помолчать. И что, в самом деле, за охота дразнить взбесившихся баб, которые и без того готовы были разорвать чужаков в клочья?
– Что они от нас, собственно, хотят? – возмутился утомленный приключением магистр.
– Вероятно, проявления этого самого начала.
– А кто его должен проявлять?
– Очень опасаюсь, что именно мы.
Ну это уж, знаете, слишком! Достойнейший Пигал – это вам не какой-нибудь мальчишка, а ученый муж, разменявший шестой десяток, и принимать участие в подобных сомнительных игрищах он не собирается. Поразительное невежество, да что они здесь, совсем с ума посходили?!
Предположения князя очень даже походили на правду. Ибсянки, что ни говори, были в самом соку. Нет, как ученый достойнейший Пигал с удовольствием понаблюдал бы за религиозным буйством из безопасного места, поскольку представление не было лишено изящества. И отплясывали девушки с большим азартом, и вообще все это могло быть очень интересно с этнографической точки зрения. Но навязывать участие в церемонии человеку неподготовленному и вышедшему из возраста – это же верх неприличия.
Барабаны неожиданно смолкли, пляска прекратилась, и в центр круга торжественным шагом вышла рослая девушка с копьем в руке. Наконечник копья был энергетическим, это Пигал успел заметить, а больше о девушке и сказать было нечего, поскольку главная ведьма или главная жрица была совершенно обнажена, как, впрочем, и все ее товарки. Не считать же, в самом деле, одеждой огромную диадему на голове главной жрицы?
– Дама треф,– вслух произнес Тимерийский.
Молодой человек был неисправим в своем пристрастии к картам, но в одном он, пожалуй, был прав: девушка оказалась брюнеткой, и глаза, которыми она смотрела на магистра, были темными, почти черными, как большой камень, венчающий ее диадему. Сбитый с толку происходящим, Пигал не сразу сообразил, что этот камень как две капли воды похож на принадлежавший Асольде Мессонской, а ныне украшающий указательный палец молодого человека. Странное совпадение, если не сказать больше.
– Этого отвязать,– кивнула жрица в сторону Пигала головой.– Он слишком стар для ночи любви.
Достойнейший магистр отнюдь не счел себя оскорбленным и даже выразил чувство признательности молодой ибсянке за проявленное человеколюбие. Затем он счел своим долгом заступиться за своего спутника, поведав жрице, что попали они на Ибис случайно, по вполне невинному поводу. Им всего лишь нужно повидать старую ибсянку Зебу и перекинуться с ней несколькими словами.
– Не путайся под ногами,– прикрикнула на магистра красавица,– иначе я проткну тебя копьем.
Как человек ученый и много повидавший на своем веку, достойнейший Пигал угроз не испугался и двинулся следом за процессией внутрь храма, куда с песнями и плясками потянулась вся бабья рать.
Тем более что путь ему никто не преграждал. Сиятельный Тимерийский, похоже, становился гвоздем программы. Именно его несли впереди всех восемь рослых девиц, сопровождаемые главной жрицей, размахивавшей энергетическим копьем.
Процессия остановилась в огромном полутемном зале, освещаемом чадящими удушливым дымом факелами. Никто не препятствовал Пигалу в осмотре стен, роспись которых его не то чтобы потрясла, а скорее, смутила. Увлеченный изучением ибсянской живописи он не сразу заметил, что восемь девушек и князь Андрей исчезли за пологом, подле которого застыла истуканом все та же жрица в диадеме и с копьем наперевес. Исчезновение молодого человека испугало магистра, особенно после того, когда он обнаружил в странном зале не только неприличные картинки на стенах, но и нечто гораздо более существенное: гору черепов, старых, готовых рассыпаться в прах от прикосновений рук, и совсем свежих, сохраняющих следы лицевых мускулов.
Достойнейший Пигал выбрал среди окружающих его ибсянок одну, самую добродушную, и обратился к ней за разъяснениями. Ведьма оказалась болтливой, как, впрочем, и все женщины, но ее откровения не прибавили мудрейшему бодрости духа. Девушка в диадеме вовсе не была главной жрицей, ей всего лишь предоставили право выбрать мужчину и для себя, и для восьми товарок-девственниц, которым предстояло в эту ночь стать женщинами. Время уже приближалось к закату, а мужчина так и не находился, что грозило Леде, так звали девушку в диадеме, большими неприятностями. Сиятельный Тимерийский, надо признать, прибыл как раз вовремя, иначе Леде пришлось бы распрощаться как с диадемой, так и с головой. С диадемой она, впрочем, расстанется в любом случае, а вот с головой, теперь только если избранный ею кандидат не справится со своими обязанностями.
– И что, все ибсянки проходят через эту церемонию подобным образом?
– Все,– подтвердила ведьма.
– А как же мужчины? – полюбопытствовал магистр, глядя при этом в сторону кучи черепов.
– Там только те, кто оказались недостойны ими быть,– отрезала красавица.
Теперь достойнейшему Пигалу стало понятно, почему о мужчинах-ибсянах столь мало известно на других планетах. Если судить по рассказам его нечаянной собеседницы, то подобных ритуальных сооружений на Ибисе тысячи и тысячи, и раз в месяц подобные мероприятия проходят во всех храмах. Немудрено, что мужчины прячутся, и их довольно трудно бывает поймать. Зато участь тех, кого поймали, очень часто оказывается незавидной.