Тут Дард разволновался, внутренне его затрясло, а внешне – словно бы растормозило. У него губы запрыгали, а глаза расширились. Что-то всё-таки здорово напугало некроманта. Но не труп же?
- Маг ложи Страха умер от собственных страхов. Наружу ничего, всё на себя. У него сердце разорвалось. Так вот. Я его поднимаю, он дохнет. Поднимаю – дохнет! Ещё раз – снова дохнет! А этот, вроде же Светлый – а похуже любого из некромантов будет. Мерзавец ещё тот! В отделение своё звал. Так вот! Пока я сослался на начальника тюремного, но они меня всё равно рано или поздно заберут. Кто я против таких, как вы, а? Ну кто? А я, может, не хочу!
- А чего ты хочешь, Сарвен Дард? – спросил Чезаре.
- Жить по-человечески, - буркнул Дард. – Чтоб никто без надобности меня не трогал.
- Но если будешь консультантом, то придётся!
- Это другое! – насупился щуплый некромант. Возбуждение отпускало его потихоньку, он успокаивался. Это Линлор на него воздействовала.
Надо будет ей сказать, что подобный обмен здорово бьёт по эмоциям Светлого мага. Это может стать опасным, особенно если Тёмный резко войдёт в состояние аффекта. Или коварно использует смертные эмоции.
- Я рассмотрю твою просьбу, - пообещал Чезаре. – Расскажи-ка мне подробнее. Твой нынешний посетитель – как он назвался? Как назвал своё отделение? Воспитательное?
Да, пожалуй, этот тип ему пригодится. Надо обнадёжить его и склонить к сотрудничеству – но только не к тому, к которому он рвётся. И как-то уломать его на то, чтобы некромант согласился на работу в воспитательном отделении.
Таким образом, у Чезаре появилось сразу три первостепенных дела, которые сложно отложить на завтра: найти некроманта с таинственным духом-переселенцем, отомстить Эдварду Гисли и вытащить Дэнни.
«Раз уж я здесь и сейчас – то начать придётся именно с Дэнни, - думая об убитом маге ложи Страха, решил Чезаре. – Я не смогу простить себе, если он погибнет здесь».
***
Дэн Софет ван Лиот, он же Дэниэл Альсон, сидел в новой камере и озирался. Это место не походило на все остальные камеры, которые он видел. Начиная с дворцового узилища, удобной и тёплой комнаты со своей ванной и отменной едой, и заканчивая каменным вонючим мешком, где он и его сокамерники умирали от голода и холода.
Новое помещение прежде всего не было холодным и пустым. Маленькая, почти уютная комната. Стены обшиты войлоком. Окно небольшое, но светлое. Решётка на нём, разумеется, имелась. Но стёкла тут мыли регулярно. Клеёнчатая кушетка вместо кровати. Никакого постельного белья, только грубое одеяло. Пол каменный, но без всегдашней дыры. За выступом стены жестяной умывальник и такой же урыльник, вечно журчащая водопроводная труба, кусок мыла и полотенце на маленькой полочке. Удобства!
У Дэна отняли всё, кроме рубахи – даже нижнее бельё и грубые штаны, даже шлёпанцы. Хорошо, что камера оказалась небольшой и тёплой. Отопительная труба проходила по низу комнаты, и если Дэн мёрз, то стелил на пол одеяло и ложился возле неё.
Изголодавшись, он с радостью получал удвоенный паёк - хотя качество еды всё равно было неважное. Та же отвратительная похлёбка из крупы, лука и капусты, в которой очень редко попадались следы вытопленного сала. Иногда в похлёбку добавляли что-нибудь особо отвратительное вроде мелко порубленного говяжьего вымени или свиных хвостов. Невкусный, тяжёлый хлеб и раз в день горячий чай – коричневая мутная бурда. Как только Дэну увеличили порции этой неудобоваримой пищи, он стал различать её мерзкий вкус – будучи голодным, он почти не обращал на него внимания. Но всё равно съедал всё, опасаясь, что, если станет есть меньше, то порции урежут. Каждый десятый день, в выходной, в тюрьме брали выходной повара, и тогда заключённых ждал настоящий праздник: тюремщики просто варили нечищеную картошку и раздавали её узникам вместе с твёрдыми, как кирпич, крошащимися и скрипящими на зубах солёными галетами. Это было куда как вкуснее того, что готовили повара, потому что тюремщики, лентяи, не могли постигнуть искусства порчи продуктов.
Так Дэн провёл около декады. Он спал, ел и ждал Чезаре. Раз уж его перевели в более сносные условия, хотя и напугали каким-то странным куратором, то, видимо, Чезаре начал действовать. Так он рассуждал. Но шли дни, а ничего не менялось. Ничего! Снова всё тот же снег за окном, всё та же картинка, словно вырезанная ножницами из жизни, и никаких событий, кроме как прибытие тюремщика с раздачей обеда и ужина. Дэн пытался, чтобы музыка зазвучала в нём вновь – с музыкой ему было бы гораздо легче жить и терпеть! Но в душе поселилась тишина.
Спустя десять дней после водворения в новую камеру, Дэн стал кричать на тюремщиков, звать Чезаре и проклинать всех Светлых магов и короля. Спустя двадцать дней накинулся на раздатчика пищи. И лишь по прошествии месяца о нём словно бы вспомнили.