И чувствовал, что сейчас умрёт, что сердце вот-вот остановится, но сердце было метрономом, который не давал его внутренней мелодии закончиться, остановиться. Музыка в голове звучала по кругу, не кончаясь, повинуясь мерному ритму. Сердце отсчитывало такты. Упрямое, злое сердце, жаждущее мести и справедливости.
Ветер захлестнул его так сильно, что сбил дыхание. Из последних сил нарисовав в воздухе вспыхнувший и погасший знак ложи Боли, он упал лицом в мёрзлую землю, едва присыпанную снегом. Метроном сломался. Да, точно, метроном давно сломался. Тот самый, старинный, созданный для столичной музыкальной школы, где учились дед, отец и старший брат…
Но музыка в его голове не должна была умереть. Музыку ведь не сломаешь? Если ты давно научился держать ритм – разве ты, музыкант, не сумеешь играть дальше без метронома?
Музыка, как птенец в скорлупе, ткнулась, толкнулась и пробилась наружу. Он приподнялся на локтях, выискивая хотя бы слабый свет. И увидел его – тусклый фонарь, бросающий отсветы на человека в длинной одежде.
- Что ты такое? – услышал он сквозь музыку. – Не помню, чтобы я сегодня поднимал дохляка!
Сердце-метроном снова сломалось, и на этот раз музыка на какое-то время замолкла. Без неё стало совсем плохо и темно. Холодно, как же холодно, помогиииите… Он вытолкнул последний вздох сквозь зубы и промычал первые ноты заледеневшим горлом. Метроном снова принялся отсчитывать такты. Вот так-то, так-то, так, так-так… так, так-так. Его внутренняя музыка была слишком упрямой, чтобы заглохнуть в такой вонючей дыре, как эта…
Музыка становилась громче, крепче, уверенней.
И тут её прервал голос Чезаре:
- Дэнни, ты сводишь его с ума! Без него мы не сможем вернуть тебя к жизни.
Он очень удивился и даже прервал мелодию, но на этот раз метроном не подвёл, продолжал размеренное тиканье. Но в безмолвии от этого методичного звука стало очень скучно и печально. Тогда он возобновил пение, и забылся в нём, растворился почти полностью. Как хорошо…
Но однажды он услышал, как чей-то не лишённый мелодичности голос поёт эту мелодию. Довольно правильно, хотя и с какими-то варварскими вариациями. Голос сипловатый, с «песком», не слишком высокий, но и недостаточно низкий. Поёт с воодушевлением и даже какой-то молитвенной торжественностью. Поёт так, что хочется вторить. Да ещё и, кажется, похлопывает ладонями по коленям – такой чёткий, приятный звук, куда лучше, чем метроном.
Он слабо шевельнул губами. Увы, горло так пересохло, что, похоже, музыка останется где-то между вдохом и выдохом, на грани тишины и звука.
Тогда он решил хотя бы посмотреть на того, кто услышал его мелодию и теперь поёт на свой лад, и пошёл на звук. Шёл долго – до тех пор, пока незнакомый голос не стал оглушительным. Тут он запел сам – неожиданно звонко, а потом открыл глаза.
***
Дард стоял на коленях перед алтарём. Он был полностью согласен с отцом Штаваном – путь человека, желающего жить вечно, непрост. Осталось одно испытание, и он пройдёт первую ступень. Штаван даже порадовался за него – сказал, что сам он первую ступень проходил почти год. Это потому, что он, Сарвен - маг ложи Смерти, и уже многое знает!
Храм казался ему не тёмной развалюхой, а волшебным дворцом, и холода Сарвен тоже не чувствовал – ему даже мнилось, что вокруг пылает столько огня, что хватает и света, и тепла. В его крови тоже горел огонь – это от вина, которое ему налил отец Штаван. В ту самую чашу, где лежали мышиные кости. Вино показалось горьковатым, терпким, губы после него жгло, как от перца. Но куда сильнее обжигало душу Дарда страшное пламя нетерпения. С каким восторгом он ожидал посвящения! Он уже видел светлое, ласковое лицо Анстис и её глаза, полные любви. Любви к нему, Сарвену Дарду. А как же иначе? Разве Дэн когда-нибудь пошёл бы ради неё на такие жертвы, как он?
- Ты вверяешься мне по доброй воле, - проскрипел отец Штаван и руками, похожими на руки трупа, поднял вверх старинный меч. – Ты отдаёшь мне всё и взамен получаешь вечное знание. Да?
- Да, - блаженно улыбаясь, ответил Дард. Он видел не меч и не старца – он смотрел на Лик Смерти, намалёванный на стене. И ему казалось, что ничего прекраснее никогда не рисовала рука человека. – По доброй воле, учитель!
***
15 дня первого Светлого месяца Чезаре Роз в нетерпении ковырял пальцами заживший рубец на шее. Он стоял у двери в палату Дэнни и подслушивал.