- Один дохляк – одна могила, - внушали ему стражи, и Дарду оставалось лишь гадать, с чем связана такая щепетильность.
Боялись они, что мрычи перезаражаются друг от друга, что ли? Так это ничего, мёртвые не кашляют.
К вечеру Упырька трясло от боли и изнеможения, руки, вроде бы давным-давно привыкшие к черенкам лопат и мотыг, покрылись пузырями несмотря на перчатки, а голова отчаянно кружилась. А под навесом лежали ещё три оставшихся незахороненными трупа.
Тяпа удосужился протопить сторожку и даже вскипятил воду для чая, но ужином в доме и не пахло. Дард вяло сжевал два куска хлеба и упал на подушку лицом вниз.
- Почему нельзя было похоронить их в общей могиле? – невнятно спросил он, не надеясь на ответ.
Но старый некромант не только услышал, но и ответил:
- Потому что иногда нам приходится их выкапывать и проверять знак. Поэтому один мертвяк – одна могила. И дощечка с именем непременно.
От удивления Дард даже почти расхотел спать. Он приподнялся и уставился на Тяпу.
- А разве знак не исчезает после смерти?
- Нет. Пока труп есть – и знак есть.
Дард уныло кивнул. Работа могильщиком ему совсем не нравилась.
Утром он выбрал труп посвежее, промёрзший, но целый, и не спеша собрался с мыслями и эмоциями. Поднять промороженного жив-курилку оказалось несложно – сложнее заставить его задеревеневшее тело подняться и пойти. Заодно не удержался – коснулся плеча жив-курилки. Знак ложи Страха тут же проявился, очень слабо светясь в тусклом утреннем свете.
То, что некроманты зовут «остаточными эмоциями», у трупа имелось в количестве, даже меньшем, чем у приснопамятной старушки. Дард вздохнул. Да уж, работа мечты. Всё, что желал – всё сбылось! Даже больше.
Куда вот теперь деваться? Проситься обратно в Сольме?
Но тут Сарвен вспомнил, что там, в Сольме, тоже мало хорошего, и повесил нос.
Но к курилке у него всё же оставалось одно дело, весьма, надо сказать, щекотливое. Он его немного отогрел у костерка, и задал вопрос, волновавший его с тех пор, как тяжёлые ботинки тюремных стражников прогулялись по его рёбрам.
- Кто рассказал стервецу-начальничку про общую могилу? Ну? Ты же слышал? – Дард в нетерпении ждал ответа.
Не всякий мертвец может ответить, даже если у него в целости язык, губы и всё остальное, что полагается. С другой стороны, привязанный эмоционально к человеку или месту труп может общаться мысленно. Но не обычный жив-курилка же. Да и Упырёк не особо умел пользоваться мысленной речью.
Мертвец какое-то время молчал, отвернувшись от Дарда к огню. Тепло костра будило в нём воспоминания о том, что он был недавно жив. Пожалуй, Сарвен улавливал даже облегчение, которое испытывал жив-курилка оттого, что умер. Отмучился.
Потом мрыч вздохнул и сказал:
- Нееекромант.
- Да, да, - нетерпеливо сказал Дард, не сообразив, о чём говорит жив-курилка. – Я некромант. Так ответь мне – кто?..
- Старый некромант. Не ты.
Упырёк замер. Ага, вот оно что. Надо было и самому додуматься – ведь Тяпа тут не первый год сидит, прекрасно знает, чего нельзя делать, а что можно. Но каков красавец! Неужто нельзя было подойти и сказать, просто предупредить? Почему сразу заковылял к начальнику-стервецу и доложил ему? Решил, что у него, у Дарда, ноги или рёбра лишние?
Упырёк даже потрогал ушибы сквозь толстую куртку и свитер. Рёбра, разумеется, болели. Правую ногу можно было не трогать – и так чувствовалось, наступать больно.
Ну ладно.
Дард пожал плечами, сходил к сторожке, взял ещё две лопаты. Дал двум новым жив-курилкам немножко посидеть у костра. Выдал лопаты всем троим. Копали они, конечно, скверно. Неповоротливые, с трудом двигающие конечностями. Но у них ничего не болело, не так ли?
Сидя у жалкого костерка на перевёрнутом ведре, Дард курил и смотрел, как жив-курилки роют себе же могилы. Надо будет дождаться новых покойников и, не дожидаясь их окоченения, заставить их копать тоже, а этих зарыть.
И заодно стоило подумать, как отомстить Тяпе. Желательно, конечно, чтобы он успел прочувствовать всё, что ему достанется, но при этом не смог сопротивляться. Да, это желательно. Дард не любил драться с теми, кто слабее – противно, как будто слизняка убиваешь. Но это не значило, что их нельзя наказывать. «Слабее» – к сожалению, не означает «лучше», скорее наоборот: слабые жалки, но зловредны.
***
Убранство дома Кора Тэллина, Первого Камергера его величества короля Грета Кешуза, поражало не столько роскошью, сколько сдержанной красотой тщательно подобранных цветов. По крайней мере, это касалось холла, светлого и просторного, где пахло кофе и чем-то вкусным. Нежнейшие сливочные, бежевые и золотистые тона, чуть оттенённые кофейными узорами ковров цвета топлёного молока и тёмно-коричневыми подушками на креслах, диванчиках и банкетках, в изобилии стоявших вдоль стен – и тут же хмурый, недовольный хозяин с помятым лицом. Пожалуй, его розовый халат, желтоватая дряблая кожа и войлочные тапочки казались тут лишними. А что говорить о госте? Дэнни опустил глаза на свои ботинки, думая, что ему, как и в доме Клейна, прикажут снять их. Но Тэллин на обувь незваного гостя не обратил никакого внимания.