Тела сдвинулись ближе. Человеческая вонь заставила Дэна содрогнуться. Он невольно отшатнулся, когда чьё-то дыхание обдало его. И задел кого-то не такого зловонного и куда более тёплого и мягкого, чем другие.
- Поаккуратней, ты, - сипло и тихо сказал этот человек. Он пытался говорить как можно более низким голосом, но музыкальный слух Дэна это не обмануло.
- Извини, - ответил он шёпотом и подвинулся, давая ей место на своём тюфяке и край своего одеяла.
- Эй, бывалый, как тебя, - окликнул кто-то старика.
- Энди К-к-катхарт, - проскрипел бывалый. – Ложа Смерти. Многократные магические воздействия на мёртвых, повлиявшие впоследствии на живых вплоть до летального...
- Как тут насчёт погреться и пожрать? Неужто тоже черед дня два-три? А?
- Ежели порядки не изменились, брат, то придётся до вечера потерпеть.
- До вечера! А как же тут понять, где вечер, а где утро, - буркнул огорчённо заключённый. – Со вчера не жравши…
Дэн вспомнил, что тоже не ел очень давно. Но больше его беспокоил холод. Шестой Тёмный месяц уже не такой лютый, но ведь всё ещё зима. А тут из одежды на всех были только рубахи да штаны и шлёпанцы без задников. Чтобы неудобно было бегать. Незачем это узникам.
Он скорчился, съёжился, стараясь согреться, и, уже невзирая на отвратительные запахи, прижался к кому-то. А со спины кто-то прильнул к нему. Кажется, та женщина.
Музыка билась внутри размеренно и сильно, словно огонь горел в очаге. Ровное, сытое пламя на сухих дровах.
- Кого как зовут? – спросил Дэн. Ему хотелось слышать что-то помимо этой музыки. Что-то более человеческое.
- Энди Катхарт я, - охотно откликнулся стариковский голос.
- Бруно Эрмин, - как можно грубее буркнула ему в спину женщина и тут же, на всякий случай, закашлялась. – Ложа Страха.
- Вильгельм Ортлиб, - сказал узник, спрашивавший о еде. – Лучше просто Вилли. Ложа Смерти.
- Алварес Канцемир Альенд, - очень мелодичный баритон, - ложа Власти.
- А я Дэниэл Альсон, - сам не зная, отчего, назвался Дэн не совсем своим именем. – Стихийник.
- Нас вроде шестеро было, братья-Тёмные, - сказал Вилли. – Поищите-ка возле себя, не помер ли кто?
- М-м-может, обсчитались? – вздрагивающим голосом предположил Энди.
- Нет, - сказала Бруно Эрмин, - вот здесь лежит… кто-то. Вы маг Смерти, вот вы и взгляните.
Дэн не хотел смеяться, но хмыкнул – темнота была такая, словно он ослеп. «Как у некроманта в гробу», - сказал бы Гуди. Обязательно бы сказал. Как будто у некромантов в могиле темнота какая-то особенная.
- П-п-пожалуй, этот и правда неживой. Надо оттащить его к двери, - надтреснутый голос Энди оживился. – Это даже интересно. Найти д-дверь…
Дверь они нашли. И труп оттащили. А затем снова сгрудились на тюфяках в углу.
- А вдруг они не придут? – сказала Бруно.
- Кто? – спросил Дэн.
Она нашла его ощупью, придвинулась ближе, села между ним и Вилли, вздрагивая всем телом. Дэн обнаружил, что темнота сделала его слух поистине сверхчутким. Он различал, кто есть кто, по дыханию.
- Стражники. Чтобы развести нас по камерам. Или хотя бы дать еду и…
Голос женщины прервался. Она плакала.
Дэн не знал, что ей сказать, чтобы она успокоилась. Но с другой стороны сидел Вилли, он нашёл и слова, и объятия для неё. Забившись в угол, Дэн попытался мысленно позвать Роза. Пусть бы откликнулся – даже с раздражением или злостью! Это означало бы, во-первых, что мыслесвязь ещё пока возможна, и, во-вторых, что Чезаре когда-нибудь начнёт с ним разговаривать. А Дэн не хотел терять надежды, что однажды его учитель снова признает его. Он верил в Чезаре. Верил Чезаре. Верил в то, что тот перестанет злиться, поймёт, что Дэн не мог поступить иначе, и поможет ему выйти на свободу.
Но то ли стены крепости Тартуты глушили мысленные зовы, то ли Чезаре не хотел откликаться и установил ментальную стену, лишь бы не общаться с бывшим учеником. И Дэн не услышал ответа.
Тогда он попытался уснуть. И, когда ему удалось задремать, последняя преграда между ним и внутренней музыкой, похожей на пламя, рухнула. Словно прогорела. Мелодия, примитивная до зубовного скрежета, с очень жёстким ритмическим рисунком, зазвучала в Дэне в полную силу. И он больше не мог противиться ей.
Музыка не переставала звучать. Ни когда на другой день от голода и холода умер Энди Катхарт, ни когда им принесли похлёбку в общем котелке и вежливого Альенда оттеснили от еды, а он бросился на Ортлиба и задушил его. Ни когда опрокинули ведро с водой и целые сутки отколупывали с пола лёд, потому что больше воды у них не было. На четвёртый день из каменного мешка выползли только двое: Дэн и Эрмин. Они не могли нормально стоять на ногах, их шатало. Свет заставлял их жмуриться. Пять дней в темноте и холоде, почти без еды и питья. Эрмин, с синеватой кожей и худая настолько, что рубашка едва держалась на ней, казалась неживой. Их развели по одиночным камерам в отапливаемом здании в крепости. Койка с матрасом, подушкой и одеялом, смена белья и тюремное рубище из грубой, но толстой ткани, кусок хлеба и тарелка каши два раза в день, и воды сколько хочешь – из маленького рукомойника в углу, рядом с неизменной дыркой в полу… если ещё неделю назад Дэн поразился бы убожеству этой камеры, то после каменного мешка он радовался такому комфорту. И ни на миг музыка не прекращала вертеться в его голове. Одна и та же, по кругу, безумное в своей размеренности и своём однообразии рондо. Без вариаций и импровизаций. Для Дэна оно служило якорем, удерживающем его разум на месте. За него же цеплялась его надежда. Он продолжал надеяться на то, что Чезаре его поймёт. И поможет выбраться, выкарабкаться, выжить.