Они помялись и отступили.
Роман, поддерживаемый друзьями, прошел в номер. Его усадили в кресло. Он снова впал в забытье.
- Ты слышишь меня, Роман? Ты узнаешь? - крикнул профессор чуть ли не в лицо молодому человеку.
Егор сунул руку в левый внутренний карман пиджака Романа и извлек конверт, адресованный Сапегину. В конверте была записная книжка. Запись, сделанная Романом наспех, изобиловала недописанными словами и читалась с трудом.
Первые же слова о "БЧ" - аппарате типа электрического стула, вызывающем потерю памяти - взволновали всех. Состояние Романа разъяснила запись о его падении со стены и потере крови.
Роман сидел все так же в полузабытьи. Анатолий кусал губы, стараясь не разрыдаться.
Сапегин с помощью Егора и Анатолия перенес Романа на кровать. Здесь его раздели и уложили. Сапегин позвонил директору отеля и попросил вызвать лучшего врача, а Егора послал в аптеку за нашатырным спиртом, стерильными бинтами и стрептоцидом для присыпки раны.
Сапегин, не в силах сдержать себя, гневно сказал:
- Какие изверги! "БЧ" - это то, что монополисты готовят прогрессивным людям! Это их методы расправы с неугодными! Им мало Северной Америки, им мало Южной Америки, им мало захваченных островов - им подавай весь мир! Они - "высшая раса", остальные для них рабы! Они хотят уничтожить полтора миллиарда людей. Не выйдет! Правда путешествует без виз, и поджигатели войны боятся ее!.. Никому ни слова о письме Романа. Когда надо будет, об этом узнает весь мир. Нас думали запугать - не вышло и не выйдет! Один из нас вышел из строя. Пусть! Если придется, мы все погибнем, но на наше место станут тысячи других!
В дверь постучали, и, не ожидая ответа, в комнату вошло четверо во главе с директором отеля.
- Я врач,- отрекомендовался мужчина в белом халате.
Он подошел к больному, взял его за руку, посмотрел на свои ручные часы и через минуту объявил, что пульс еле прощупывается. Затем врач вынул стетоскоп и прослушал сердце. Зачем-то поднял пальцем веки Романа и осмотрел глаз.
- Этот молодой человек заболел "негритянской болезнью" и подлежит карантину,- объявил он.
- Я не могу держать в номере моего отеля больного "негритянской болезнью". Его необходимо отправить в специальный барак,- сказал директор отеля.
- Я не отдам своего помощника в бараки, так как диагноз болезни неверен! - решительно возразил Сапегин.- Больной в забытьи от большой потери крови.
- Я сделаю укол, и он очнется,- предложил доктор.
- Ни в коем случае! - возразил Сапегин, не слишком доверяя этому доктору.
Вошел Егор с лекарствами. Сапегин поднес к носу раненого флакон с нашатырным спиртом.
Роман открыл глаза.
- Как вас зовут? - спросил полный мужчина.
Роман не ответил. Доктор подавил улыбку удовлетворения.
- Больные "негритянской болезнью" теряют память,- сказал он.
Егор вынул бумажник, достал оттуда фотографию смеющейся девушки, запечатленной на теннисном корте, с ракеткой в руках, и поднес фотографию к глазам Романа.
- Люда! Это Люда! - сказал Егор, называя имя друга их детства - Люды, в которую они все трое были влюблены.
- Это Люда! - крикнул Анатолий в ухо больному.
Роман вздрогнул, испуганно оглянулся и, увидев перед собой портрет, вдруг сказал:
- Да это же Люда! Ну конечно, она. О, друзья мои, как я рад вас всех видеть! Но как я виноват!
- Я не могу держать в отеле больного,- настойчиво заявил директор.
- Чем ты болен, Роман? Что чувствуешь? - спросил Сапегин.
- Упал... Разбил голову... Большая потеря крови... Страшная слабость...
- Я могу произвести больному операцию переливания крови в своей больнице,- предложил доктор.
Егор и Анатолий предложили взять кровь у них, так как у всех троих была одна и та же группа крови.
Сапегин решительно отказался от услуг доктора.
- Но мне приказали изъять больного,- пробормотал растерянный директор.
- Никто не имеет права покушаться на свободу и жизнь советского гражданина! Мы перевезем Романа Крестьянинова в советское посольство,заявил сотрудник посольства, показываясь в дверях номера.
5
Низменный берег в туманной дымке проступал едва заметной полосой над поверхностью воды. Потом из океана поднялись зеленые горы острова Ява.
Как только самолет опустился на аэродром и побежал по бетонной дорожке, к нему устремились встречающие. Луи Дрэйк кивком головы подозвал Лифкена и сказал:
- Командуйте парадом. Пусть все держатся вместе, и чтобы никаких разговоров с малайцами!
Члены комиссии, еще раньше предупрежденные о необходимости держаться вместе для облегчения таможенного досмотра, выполнили просьбу Лифкена "задержаться".
Ганс Мантри Удам, всю дорогу страдавший от морской болезни, сошел на берег бледный и осунувшийся. Лифкен представил его встречавшим. Ганс Мантри Удам без особого восторга пожал руку миссионеру Скотту и представителю городского самоуправления. Американский консул сделал вид, что не видит протянутой руки. То же самое сделали и два офицера.
Произошел обмен шаблонными любезностями. Таможенный осмотр вещей не состоялся благодаря вмешательству американского консула. Это также распространилось и на одинокого пассажира, державшегося особняком и покинувшего самолет последним. Двое мужчин, встречавших его, назвали прибывшего мистером Трумсом и почтительно проводили его в машину. Трумс не обращал внимания на свои чемоданы, но зато ни на секунду не расставался с небольшим саквояжем.
Ганс Мантри Удам вручил Лифкену бумажку со своим адресом и номером телефона. Лифкен попросил его на минутку задержаться, а сам пошел к машине, где сидели Луи Дрэйк и Юный Боб, известный здесь под именем Сандерса. Секретарь комиссии Гарольд Грей (в действительности Перси Покет) суетился возле Сапегина.
Вдруг Удам услышал тихий женский голос позади себя:
- Мы незнакомы. Не выражайте удивления, увидев меня!
Удам обернулся. Позади была хорошо знакомая ему Анна Ван-Коорен. Она предостерегающе подняла палец и тихо сказала:
- Я не Анна Ван-Коорен, я - Бекки Стронг. Мы очень похожи. Я опустила письмо в правый карман вашего пиджака. Прочтите - и все поймете. Вы превосходно выступали на конгрессе. Письмо сожгите. Ван-Коорен в ярости, но власти его приходит конец... Алло! - громко произнесла Бекки Стронг, обращаясь к миссионеру Скотту, с беспокойством оглядывавшемуся.