Легионер открыл дверь камеры и Борис вошёл внутрь. Там посреди камеры стоял Рэм, напротив которого сидел арестованный, нагловатого вида парень лет тридцати. Он сидел на стуле, который вместе со столом и ещё одним стулом, был единственной находящейся в камере мебелью. Одет парень был – сразу видно, не из бедной семьи.
На звук открываемой двери Рэм обернулся и приветственно махнул Борису в направлении второго стула: садись, мол, начальник, а я постою. Мне работать надоть. Борис молча присел и стал наблюдать происходящее.
– Ну, засранец, вот тебе и присутствие начальника! Будем на вопросы отвечать правдиво, или как? – продолжил беседу с арестованным Рэм.
– А начальника мало, – язвительно ответил засранец, – Я требую адвоката!
– Чего!? Я не ослышался? Кого ты, гадёныш, требуешь? – прошипел Рэм, – Ты, голуба, видать, не въехал, куда попал.
Борис вмешался в ход поучительной беседы:
– За что он тут?
Рэм обернулся и ответил:
– Старая, как мир, история. Он на паях с ещё одним козлом заключил где-то в Забугорье договор о том, что вывезет и захоронит кучу всякого токсичного говна. Бабло получили от буржуинов, лицензию на занятие этим какая-то сволочь им накатала, естественно, не бесплатно… Говно привезли к нам и захоронили. Методом выливания и высыпания на ближайшей от города свалке. Вот и всё.
– А вы это ещё докажите! – вякнул арестованный, – Как там с презумпцией невиновности?
– Постой, постой! – заинтересовался Борис, – А к нам-то его зачем?
– А по троечке, – хмуро сказал Рэм, с ненавистью глядя на парня, сидевшего нога на ногу.
Борис хмыкнул. На их жаргоне "по троечке" означало, что доказательств на задержанного маловато, но не смотря на это, в свете "Указа о повышении мер по борьбе с коррупцией и оргпреступностью" дело закрывать нельзя и поэтому засранца передали к ним в организацию, чтобы они, грешные, не пряником, так кнутом, но выбили бы из него показания. Им можно, у них руки развязаны. Крайняя мера, конечно, но случай не типичный. А Контора вынуждена работать в режиме соблюдения законности. Поэтому жрите его, господа легионеры, хоть поедом, но чтобы заговорил. Правда, судя по наглому тону паразита, Рэм ещё не применял к нему методику допроса третьей степени. Видимо, ждал Борисова одобрения, хотя бы и молчаливого. Борис потянулся и сказал с отсутствующим видом:
– По "троечке", так по "троечке".
Рэм ехидно улыбнулся и переспросил у оглоеда, провоцируя:
– Так про какую ты там перпузцию заикнулся?
Парень снисходительно усмехнулся и ответил, явно красуясь своим превосходством над этим солдафоном в эсэсовской форме:
– Презумпцию. Презумпция – это…
– Умный? – прервал его лекцию по юриспруденции Рэм.
– Ну…
– Телевизор смотришь? – продолжил Рэм, потихоньку приближаясь.
– Конечно, – забеспокоился тридцатилетний оболтус, почувствовав неведомую угрозу в этих вопросах.
– И рекламу? – Рэм остановился прямо напротив арестованного.
– Ну… иногда…
– А рекламу "Airwaves" помнишь?
– "Аэроволны", что ли? – переспросил окончательно сбитый с толку пациент.
– Ага. Как там она звучит? "Давно не захватывало дух?" – таинственно поинтересовался у него Рэм.
– Чего??? – обалдело посмотрел на Рэма тот.
– "Тогда попробуй это!!!" – заорал Рэм и изо всех сил въехал тому в поддых. Дух у того захватило по полной программе, покруче, чем у тех идиотов в рекламных роликах и явно надолго. Арестованный полетел кубарем со стула, схватившись рукой за солнечное сплетение и безуспешно пытаясь схватить ртом хоть глоток воздуха. Стоя над ним, Рэм закончил словами:
– Это были новые "Аэроволны" с ментолом, для дыхания. Может, хочешь ещё новые "Аэроволны" со вкусом мёда и лимона? Они для горла.
Парень, дыхание у которого теперь полностью восстановится не скоро, отчаянно замотал головой, справедливо полагая, что ещё одних "Аэроволн" ему сейчас просто не выдержать.
– Вот видишь, шеф: "свободное дыхание быстро и надолго", – удовлетворенно кивнул Борису в сторону корчащегося на полу в углу клиента, – Будешь теперь сам говорить, или дальше ругаться будем?
Клиент согласно замотал головой с такой силой, что казалось, она у него вот-вот отвалится. Борис встал со стула и направился к двери, давая Рэму рукой знак выйти следом за ним. Рэм сплюнул прямо на пол, сказал продолжающему валяться на полу арестованному: "Подъём. Хорош валяться, не на пляже. Водрузите своё седалище обратно на стул, сэр" и вышел вслед за Борисом в плохо освещённый коридор.
Выйдя из камеры, Борис развернулся к Рэму:
– Ну и на кой надо было меня дёргать? Сам, что ли, не мог справиться?
– Мне нужна была твоя санкция на допрос третьей степени, причём не по телефону, – хмыкнул Рэм, – Клиент, правда, хлипкий попался. Знал бы я, что он после первого тычка в пузо расклеится, само собой, не стал бы беспокоить ваше высокоблагородие. Хотя это можно было предположить: из богатенькой семьи паразит. В армии не был, дома видать, тоже ремнём никогда не драли. Золотая молодежь!
– Ну и слава богу, что почти без мордобоя обошлось, – заметил Борис, – Они там в Конторе нас вообще за мясников каких-то держат. Совсем работать не хотят: чуть что – сразу к нам по "троечке".
Рэм внимательно посмотрел на Бориса и тихо сказал:
– А кто же мы, по твоему? Давай уж смотреть правде в глаза. Мясники мы с тобой, Боря, мясники. "Исследователи и знатоки человеческих туш", опора новой партии и правительства. Всего три месяца прошло, а во что наша организация превратилась? С такими темпами мы, сам понимаешь… А с названием как вышло, а?
Борис вздохнул. С названием действительно вышло как-то некузяво. Сколько не старалось новое руководство внедрить в массы название "Чёрный легион", массы упорно продолжали называть их контору по старинке – "СС", забыв, что это отнюдь не имя собственное, а аббревиатура, да ещё и с немецкого. С символикой вышло вообще смешно. Сначала приняли стилизированную свастику, бывшую до того на вооружении РНС, но потом, поняв что никакой стилизацией людям глаза не замылишь, махнули на всё рукой и приняли свастику изначальную. Поговаривали, что если так дело пойдёт и далее, то и "Чёрный легион" канет в Лету, уступив место более привычному названию. Да и форма… Люди на улицах поначалу шарахались, потом как-то незаметно привыкли, а после того, как силами "Легиона" был полностью стёрт с лица N-ска печально известный цыганский посёлок, вместилище незаконной торговли оружием, наркотой и просто бандитское гнездо, нарыв на теле города, народ стал и вовсе с симпатией и дружелюбием поглядывать на "легионеров", вышагивающих по улицам N-ска. Правда, их здание до сих пор старались обходить стороной, а если уж выпала судьба пройти мимо их крыльца, опасливо оглядывались на застывших у парадного входа часовых в чёрной форме.
Он похлопал Рэма по плечу:
– Откуль такие грустные мысли, дружище? Мне всегда казалось, что как раз именно ты доволен новыми порядками.
– А я ничего по поводу этого и не говорю, – возразил Рэм, – Просто надо вещи называть своими именами.
– Ладно, работай. Мне ещё сегодня к генералу на доклад идти, – задумчиво сказал Борис, – А неохота!.. Домой бы сегодня поскорей. Ты тоже сегодня не задерживайся. Не забыл, что у Юльки сегодня "день варенья"?
– Помню. Часиков в восемь нарисуемся. Ладно, я пошёл, а то клиент оклемается и опять обнаглеет. Придётся его ещё раз бить.
– А ты его не лупи, а просто просвети, что по новому указу ему за его деяния светит. Ему ведь "по первой категории" корячится. А добровольная помощь следствию…
– …приведёт его прямо на урановые рудники! – заржал Рэм.
– А вот это упоминать необязательно, – заметил Борис, – Он у тебя тогда совсем замолчит. Ладно, я побрёл.