ормацию, и я продолжаю об этом думать и на работе. - Мария Редриковна! - ко мне подлетает Мишка, сытый веселый и выспавшийся. Мне даже завидно: видно, у него крепкий здоровый сон, в то время как я не выспалась от слова совсем. Чудовищная несправедливость, однако! - В чем отличие ошейника раба от вот этого? - он показывает свою проходную карту, которая болтается на его шее. На секунду задумываюсь, пытаясь вспомнить что-то об ошейниках рабов, но история - явно не мой конек. - Отстань, - говорю мрачно, тоскливо глядя на свой стол. Я хочу туда, а не стоять в коридоре, слушая мишанины потуги поднять мое настроение. - В материале, Мария Редриковна, в материале, - говорит он, весьма довольный собой, - у рабов они были из камня и железа, а у нас из пластика... Вот и все различие. Я даже нахожу в себе силы улыбнуться: - Очень остроумно, Миша, - говорю я, - какие новости с утра? Помимо крайне ценных исторических данных, которые ты только что мне изложил? - Совещание у нас, - понурившись, говорит Михаил. Совещание ни он, ни я не выносим - в этом у нас полная солидарность. - Каттерфилд проводит? - спрашиваю я, делая безразличное лицо. На самом деле личность моего научного руководителя меня сейчас очень занимает, но Мишке знать ни к чему. Ну, съездил он со мной вчера - и спасибо, а дальше уж я сама как-нибудь. - Он самый, - кивает Мишка, и унылости в его голосе прибавляется. Не любит он Каттерфилда, ох, не любит. И не зря. Джеймс мужчина суровый и как человек и как руководитель, тем более и мишкина ребячливость и безалаберность даром не проходят - Джеймс Каттерфилд начеку и не преминет вставить по первое число нерадивому сотруднику. Однако, к нашему удивлению, совещание проводит вовсе не Каттерфилд, а его заместитель - Роза Уотерс. - На сегодняшний день, - заявляет она сразу же, безо всяких приветствий, - в Хармонте наблюдается резкий скачок аномальных заболеваний, связанных с посещением Зоны отдельными лицами, часто на это не уполномоченными. - Сталкерами, - подсказываю я. Так как сижу в первом ряду, Роза меня прекрасно слышит. - Что вы сказали, мисс Шухарт? - спрашивает она меня с этой своей идиотской улыбочкой, в которую порой очень хочется плюнуть. - Я сказала, мисс Уотерс, что такие люди называются сталкерами. Роза в испуге оглядывается, словно за ее плечами стоит толпа вышеуказанных сталкеров, готовых кинуться на нее и заразить болезнями Зоны. - Это слово, как и деятельность таких людей, вне закона, - говорит она напыщенно, задрав подбородок. Я вежливо киваю, понимая, что спорить не стоит - Уотерс может нажаловаться Каттерфилду, а тот - отругать меня за несоблюдение субординации. Хотя Джеймс будет на моей стороне, конечно же. - В связи с этим я предлагаю подписать петицию с требованием ужесточить наказание за незаконное пребывание в Зоне. - А материалы для исследований вы где брать будете, извольте спросить? - интересуюсь я, нарочито зевая. Роза неистово краснеет и вытирает лоб платочком. Правильно, не надо, тетенька, на себя чужие обязанности брать. Сталкеров и так немного осталось, и, сколько бы ни кричали о том, что они «вне закона», они - двигатель нашей сегодняшней науки и никак иначе. Лучше бы новые исследование финансировали, да решили, как им помочь, а они все туда же - «ужесточить»... Нельзя пилить сук, на котором сидишь - практика показывает, что это заканчивается одинаково плачевно - и для сука, и для того, кто пилит. - А где Джеймс Каттерфилд? - решаюсь спросить я во всеуслышание. Да мне, в принципе, все равно до общего мнения, мне важно узнать, я и узнаю. Роза не удостаивает меня даже взглядом, продолжая распространять белиберду об опасности сталкерства как явления. Наконец бесполезное совещание заканчивается, ни к какому итогу, естественно, сотрудники института так и не пришли. Слава Богу, среди нас достаточно умных, рассудительных людей, которые понимают, что при наличии такого явления, как Зона, без сталкеров никак нельзя. Сразу после совещания я бегу в отдел к Каттерфилду, чтобы выяснить, куда испарился старик. Его секретарша Саша Чен чуть не давится кофе, когда видит меня. Ее красивые ноги покоятся на столе прямо среди документов. Она, видимо, решила, что в отсутствии босса можно расслабиться и отрешиться от работы. А тут я. С приветом. - Доброе утро, Саша, - здороваюсь вежливо, хотя моя мама неоднократно замечала, что моя вежливость, как мышеловка, вроде приятно поначалу, но паршиво в итоге. - Доброе, мисс Шухарт, - тараторит Саша, пряча под стол свои длинные ноги в сетчатых колготках, - а мистера Каттерфилда нет... - Спокойно, Саша, - говорю я, - я зашла узнать, где он. - Он... в больнице, - выпаливает Саша, отворачиваясь. И я с удивлением замечаю на ее глазах слезы. Она искренняя, хоть и не отличается высоким интеллектом, но Джеймса любит, тем не менее. Не знаю, какие уж у них там отношения, никогда не интересовалась подробностями, знаю только, что Джеймса нельзя не любить. Грубоватый, вечно мрачный - очень мужественный. И даже возраст его не портит. - У него инсульт, - говорит Саша так тихо, что я еле различаю слова. Я могу только покачать головой, так как подходящих слов подобрать не могу: мне становится нестерпимо жалко Джеймса. Я даже забываю, зачем именно сюда пришла. Однако на пороге, засунув руку в карман рабочего халата, вспоминаю, что там дожидается своего часа фотография неизвестной девочки. И что я очень хочу, чтобы она стала хоть чуточку известней. В принципе, мне не должно быть никакого дела до нее, несчастной. Но она не выходит у меня из головы. Это как с интересной идеей, она будет мучить и мучить, пока тот, кому она принадлежит, не реализует ее наконец. И тогда, быть может, наступит момент облегчения и даже эйфории. Стоя на пороге, я оборачиваюсь и спрашиваю словно невзначай: - Саша, а мистер Каттерфилд ничего не говорил обо мне? - Нет, - она пожимает плечами и печально качает головой. - Тогда у меня большие проблемы, - тяну я жалостливо. Я хорошо знаю Сашу: эта наивная и добрая душа просто не могла не купиться на мое коварство. - Ой, а что случилось? - спрашивает она, и в голосе - ожидаемое любопытство. - Понимаешь, я дописываю диссертацию, отдала мистеру Каттерфилду на правку, а он не успел вернуть, - трагично шмыгаю носом для реалистичности, - а мне срочно, просто срочно необходима моя работа. Это критично, потому что мне нужен именно тот печатный вариант на его столе. Там поправки на полях очень важные, архиважные, - прибавляю, делая страшные глаза и понижая тон. Саша шумно вздыхает. Саша нервно вертит в руках свою ручку. Она кусает ее и задумчиво смотрит в окно. Наконец, ее желание выглядеть всепонимающей в моих глазах поглощает ее целиком, и, ощущая себя спасителем всех и вся, Саша медленно и величественно соглашается, протягивая мне ключ от кабинета Каттерфилда. - Ой, спасибо тебе огромное, никто бы не сделал для меня больше, чем ты, - лепечу я быстро-быстро, хватая заветный ключ. - Вернуть не забудь, - тянет она мне в спину озабоченным голосом. - Конечно-конечно, - оборачиваюсь я на пороге. «Вот когда, Джеймс, ты обзаведешься нормальной секретаршей с головой, а не с ногами, подчиненные перестанут лазить в твой кабинет без спроса», - думаю я, ища оправдание для своего мерзкого поступка. В кабинете Каттерфилда прохладно и тихо. Большое кресло за тщательно убранным столом пустует, и оттого кажется устрашающим. В первую очередь меня интересует личность ребенка на фотографии. Во вторую - информация о «черном снеге». Ну, в-третьих, если удастся, что-нибудь об отце - всегда мечтала покопаться у Каттерфилда в папках. Шкаф у Джеймса знатный, повидавший виды, и тем не менее, к моей радости, абсолютно не запертый. То ли старик не успел закрыть его, то ли никогда и не закрывал, в силу того, что сам всегда был на рабочем месте. Внутри шкаф забит старыми пыльными папками. Я знаю, что Джеймс совершенно не доверяет электронным носителям и потому всегда дублирует наиболее интересные для него вещи в бумажном формате, аккуратно распределяя по папкам старого образца - с тесемочками. «Сталкеры» - гласит наклейка на одной из папок, и я, пытаясь унять сильное сердцебиение, откладываю ее в сторону, это мы почитаем по