не выдержали бы, это точно. Поход планировался втайне, пропуск получить мне так и не удалось. Твердолобые умники в институте посчитали мою причину недостаточно веской, а меня и Михаила - недостаточно опытными, чтобы разрешить нам вылазку. Накануне похода я снова посетила особняк Барбриджей, чтобы убедиться в некоторых своих догадках. И я оказалась права: Дина подтвердила, что узнала про черный снег от моего отца. Он действительно был тем самым сталкером, обнаружившим Активатор. Но почему-то эта новость стала достоянием очень узкого круга людей, и Дина даже смогла объяснить, почему, но про это мне говорить пока совсем не хочется. Мы идем в Веселый Квартал, который славится своими жуткими находками. Это глубоко в Зоне, как сказал Сильвер, не каждый сталкер рискнул бы туда залезть. Но раз когда-то мой отец смог, то и я смогу. Именно там кроется загадка его гибели, именно там я, возможно, смогу покончить с Зоной навсегда. Страшно ли мне? Наверное, должно быть страшно. Но существование рядом с Зоной, видимо, настолько уже извратило наши умы и души, что мне больше любопытно, чем страшно. Я хочу своими глазами, в «естественной» среде увидеть ведьмин студень и зеленку, этакие пустышки. Может быть, открыть что-то новое, чтобы тут же с этим покончить. Если пришло время поставить точку - значит, ее нужно ставить. Дело в том, что я могу, конечно, обратиться к различным службам, повести за собой ученых, хороших и добрых ребят. Вот только эти хорошие и добрые ребята как никто другой знают цену всем находкам Зоны. Им всем, как и мне, собственно, ясно - пропадет Зона, пропадет источник дохода для многих людей. Многие останутся без работы, ведь за все эти годы благодаря Зоне и тем предметам, которые там добывают, выросла целая индустрия. Никуда от этого не деться. Поэтому тайна о возможности уничтожить Зону принадлежит только Сильверу и мне. Даже преданный Мишка толком не знает, зачем мы туда идем. Выход запланирован на ранее утро, то самое время, когда даже бдительная охрана Зоны начинает сонливо склонять головы. К сожалению для полиции и к счастью всех сталкеров, камеры наблюдения, которые пытались не так давно установить по периметру Зоны, просто не желают работать. Поэтому нас стережет старая доблестная полиция. Сильвер говорит, что в зону есть проход с севера, дескать, о нем никто и слыхом не слыхивал, и только Рэд Шухарт и сам Сильвер знали об этом. Меня это интересует еще больше, и я вообще забываю, как дышать. Нужно ли говорить, что я последую за Сильвером, куда он скажет, лишь бы узнать что-то об отце. Когда будильник, поставленный на три, тихонько поет мне в ухо, я вздрагиваю, как будто меня ударили током. Все-таки подсознательно перед таким важным и опасном походом я нахожусь в постоянном напряжении. Когда я осторожно, стараясь не шуметь, пробираюсь к выходу, в коридоре появляется мама. - Мари? - спрашивает она удивленно, видя мой воинственный вид: старые темно-зеленые штаны, серая водолазка, высокие шнурованные ботинки из грубой кожи, которые отдал мне Сильвер, и его же старый рюкзак с заплатками, мило дополняющий картину. - Я... - слов у меня нет. Оправдываться я не хочу, как, впрочем, и врать. Но и правду говорить сил нет. - Мари... - теперь тон у мамы грустный, и я вижу, что она плачет. Моя добрая милая мама... Ты же все понимаешь... Я открываю рот, понимая, что отвечать все же нужно, но мама, подойдя, зажимает мне рот ладонью. - Ничего не говори, - произносит она категорично, - ни-че-го. Это его поганая кровь. Ты раздевайся, - просит она, - я тебе кофе сейчас сделаю, - мама и правда верит, что я сейчас расплачусь, покаюсь и вернусь на кухню. Или очень хочет верить, потому что отдавать меня ЕЙ она не собирается. - Это не его поганая кровь, - отвечаю, чувствуя себя оскорбленный, - это мое личное желание. Я знаю про черный снег, мама. И иду с Сильвером. Мама вздрагивает и прикрывает рот рукой. Значит, я была права, когда подумала, что она не может не знать про все эти дела. Тем самым я закрыла давно терзавший меня вопрос - а не наврал ли мне сталкер про отца? Действительно ли они были знакомы? Мама не могла не знать. - Он был совсем ребенком. Всего семнадцать лет... я не могла простить Рэду, что он потащил мальчика с собой. Не могла... Но Крис вернулся, а Рэд нет... - мама, наконец, перестает сдерживаться и начинает рыдать в полный голос. - Тихо-тихо... - пытаюсь я ее успокоить, слышимость в наших убогих квартирках просто отменная. Не стоит посвящать соседей в свои дела. - Мне известно про черный снег, - говорит мама, - но ты не должна туда ходить. Молча делаю шаг за порог, а, оборачиваясь, говорю: - Я знаю про цену, мама, и ты не берись судить. А когда увидишь, что небо закружила черная метель, молись за меня. Утреннее небо покрыто сетью мрачных свинцовых облаков. По всем признакам ясно - быть грозе. Грозы у нас в Хармонте мрачные, тяжелые. Мама говорит, что они не похожи на те грозы, которые бывали до Посещения. Она говорит, что сейчас все стало гораздо хуже, что сейчас люди чаще умирают от гроз и бурь, чем раньше. Возле дома меня никто не ждет: мы договорились встретиться у северной границы Зоны, а уж туда я должна добраться самостоятельно, как и мои... подельники. Ну, это же преступление, так? Значит, они - подельники. Мысль внезапно веселит меня, и я даже начинаю улыбаться, хотя мое будущее меня отнюдь не радует. Но это только будет, а улыбка существует здесь и сейчас вне зависимости от картины грядущего. До северной границы я добираюсь где-то за час. Улицы Хармонта практически пусты, пару раз мне попадаются бродячие псы, исхудавшие, провожающие меня голодными глазами; и один раз я натыкаюсь на бездомного, спящего под ворохом старых газет. Он чутко спит и сразу же просыпается, когда я прохожу мимо. Потом долго смотрит мне вслед совершенно ясным и спокойным взглядом, от которого кожа покрывается мурашками. Сильвера на месте нет, равно как и Мишки, и я минут пятнадцать мнусь на месте, борясь с желанием сорваться и уйти прочь. Неужели мужчины, с которыми я собралась в столь трудное путешествие, предали меня? Как только злость внутри меня достигает апогея, и я готова растерзать первого из них, кто появится, мой рот зажимает грубая рука в кожаной перчатке. - М-м-м?! - Мое приветствие вряд ли можно назвать содержательным. Изворачиваюсь, как только могу, и мне все-таки удается укусить ладонь, так бесцеремонно лишившую меня способности изъясняться. - Дура, - шепотом ругается Сильвер, но руку убирает, его единственный глаз полыхает гневом, но, видно, с эмоциями он уже давно научился справляться. - Это я дура?.. - спрашиваю угрожающе, но тихо. - Я пришел! - отвлекает нас друг от друга громкий веселый голос. Мишаня решил оповестить нас о том, что явился. Вид у него, как у новогодней елки накануне Нового года - весь светится от счастья, прижимая к груди огромный рюкзак. - Было же сказано: лишнего не брать! - шипит сквозь зубы Сильвер. - Я сам его понесу, - категорично заявляет Мишка, даже не глядя в его сторону. Его ясная и светлая улыбка предназначена только мне, и от этого на душе становится теплее. - Слушайте меня еще раз, - говорит Сильвер, немного успокоившись, - там, - он машет рукой за огороженный колючей проволокой участок, - начинается... - Зона? - с волнением в голосе перебиваю его я. - Нет, - Сильвер косит на меня глазом и только вздыхает, - там - начинается сама смерть. С того момента, как мы ступим на эту отравленную землю, она будет подстерегать вас за каждым углом. Не просто подстерегать, а будет стремиться догнать каждую секунду. Слышите меня? Каждую гребаную секунду вашей жизни вы должны помнить, что можете умереть. Вот прямо здесь и прямо сейчас. Мишка вздрогнул, мужественно поправил очки, расправил плечи. После чего затравленно оглянулся: не готова ли смерть уже вцепиться в него, прямо тут, на подступах к цели? - Если я сказал: «Лежать!», вы падаете сиюсекундно мордой в то дерьмо, что под вашими ногами. Если я сказал: «Стоять!», вы замираете, не опустив ноги... Все это Сильвер уже говорил нам накануне, но, видимо, сейчас он чувствует себя спокойней, разъяснив нам еще раз, какими беспомощными мы будем в Зоне. Наш поход начинается под тяжелым свинцовым небом и колючей проволокой, грозящей впиться