пы с широкими полями выбивается седая прядь. Мама говорит, что раньше он выглядел по-другому, и она даже была в него влюблена какое-то время. Совсем недолго, всегда прибавляет она, словно извиняясь. - Ну да, - говорю я, чтобы хоть как-то начать разговор, и снова выразительно киваю на его рюмку. - А, - его усталое морщинистое лицо озаряется пониманием, - вы об этом... Нет, Мария. У меня нет никакого повода. Разве только старая, никому не нужная дата. Но это личное, извините. Становится стыдно. С какой стати мне, совершенно чужому человеку, лезть в его дела. Пусть я и знаю его давно, и в гостях он у нас бывает и помогал мне не раз с артефактами, все же этого мало, чтобы лезть человеку в душу. Поэтому тут же отступаю. - Простите, Ричард. Я по делу, собственно. Но если я не вовремя, и вы хотите... - Подождите, Мария. Вы будете смеяться, но вы имеете к моей особой дате самое непосредственное отношение. Быть может, когда-нибудь вы даже узнаете, какое именно... Ну, а пока просто посидите со мной. Выпейте, если хотите. Я буду вам даже благодарен, если выпьете со мной... - Я не пью, - говорю я отстраненным голосом. Пьяного Нунана наблюдать еще не приходилось. Это даже забавно. - Хорошо, не пейте, - легко соглашается он, наливая себе очередную рюмку, - я вас слушаю. - Мне нужно знать, кто из сталкеров сбывал зеленку за последнее время, - говорю тихо: пусть в заведении и нет никого особо, но, как говорится, даже у стен есть уши. Этой незамысловатой мудрости я научилась уже давно. Ричард молчит, глядя в рюмку перед собой, будто там сейчас что-то появится. Я терпеливо жду. Спустя пару минут он, наконец, поднимает взгляд. - Не знаю, зачем вам это, - говорит Ричард, - но я вам помогу, конечно. Попробуйте расспросить Хромого Седрика. Возможно, все ваши вопросы по этой теме должны быть адресованы именно ему. - А где он сейчас? - спрашиваю я, стараясь не показывать особой заинтересованности: Ричард считает себя ответственным за мою судьбу и может счесть, что в моих поисках таится опасность. - Седрик?.. В Зоне, где же еще. Завтра должен вернуться. Езжайте домой, Мари, возможно, завтра вам уже не нужна будет эта ваша... зеленка. Он устало прикрывает глаза, и я понимаю, что разговор можно счесть оконченным. Дом меня встречает звоном битой посуды и громкими воплями с кухни. Мама снова не в духе, и снова досталось нашей многострадальной посуде, которой и так осталось немного. - Мам, - говорю я громко, - мамуля, перестань. - Мари, милая, - приторно-ласковый тон с примесью алкогольной симпатии мне уже давно привычен. - Дома я, мам. Оставь посуду, дай поесть лучше. - Хорошо. Мама всегда и во всем со мной соглашается. Она никогда не говорит ничего против, не скандалит со мной (упаси Боже!), не кидается ничем в меня, она просто пьет и сходит с ума. Постепенно. На стол мама собирает быстро, и уже спустя каких-то десять минут мы с ней сидим напротив друг друга, и я снова поражаюсь, какой у нее болезненный вид. Когда я смотрю на нее, я вижу пустую оболочку. Словно скорлупа, через трещину в которой вытекло все содержимое. Когда эта трещина появилась? Наверное, когда отец сгинул в Зоне. Он просто не вернулся, хотя и погибшим его вроде как никто не объявлял. Ему всегда везло, но Зона сломает кого угодно, а уж сталкеры - те вообще редко до тридцати доживают, что уж там говорить. Я еще маленькая совсем была, не особо понимала, что к чему, а между тем с мамой уже случилась беда. Сейчас я отношусь к ее образу жизни спокойно - значит, так надо. Но не хотеть другой жизни для себя и нее просто не могу. Не могу не ненавидеть все, что происходит в Хармонте, не могу не пытаться отыскать хоть какую-нибудь информацию о своем отце. На следующий день я первым делом отправляюсь в лабораторию, чтобы взглянуть на зеленый ведьмин студень, а говоря научным языком - коллоидный газ. Мишаня уже на месте и пританцовывает возле лабораторного стола в нетерпении. - Утро доброе, Мария Редриковна! - приветствует он меня, снова называя по имени-отчеству на свой русский манер. - Доброе, Миша, - откликаюсь и даже улыбаюсь: мне нравится его энтузиазм, свойственный только студентам и ученым дуракам, которые так и остаются студентами до конца своих дней. Я, кстати, тоже из таких дураков, люблю свою работу и свои исследования. - Я составил отчет, как вы и просили, - говорит Зеленый, протягивая мне пухлую папочку. Ух ты, сколько насчитал всего! - Молодец, Мишаня! - совершенно искренне восклицаю я и, прижимая драгоценную папку к груди, иду изучать результаты его воскресной работы. За этим кропотливым, но совершенно опустошающим голову от посторонних мыслей занятием меня и настигает неприятная новость. - Мария Редриковна, вы представляете... - говорит Мишка, старательно пережевывая бутерброд с колбасой, сделанный нашей заботливой техничкой Ланой. Я подозреваю, что Лана влюблена в Мишаню и, уверенная, что путь к сердцу мужчины лежит именно через желудок, старается вовсю, подкармливая лаборанта бутербродами. Замуж, наверное, хочет. Глупая. Наверняка надеется, что Зеленый увезет ее отсюда, когда закончит свои исследования. Кто ж его выпустит, дурака... - Дожуй и говори, - миролюбиво разрешаю я, махнув рукой. - Сталкер, идиот, вляпался в комариную плешь и помер... - Очередная байка? - спрашиваю я не особо заинтересованно - естественный отбор. Если какой-то придурок вляпался в гравиконцентрат, то туда ему и дорога, гайки уже давно придуманы человечеством, как и ЭРА - Элементарный Распознователь Аномалий - и, если последний не всем доступен в силу разных финансовых возможностей, то уж гайки каждый порядочный сталкер просто обязан носить с собой. И, тем не менее, мне жалко бедолагу. Смерть от комариной плеши спокойной не назовешь. Быть сплющенным в тонкий блин - и в кошмарном сне не привидится. - Нет, это не байка. Ну что вы, Мария, я приношу только проверенную информацию, - обижается Мишаня. - Ладно, ладно, - сменяю гнев на милость, - как звали-то бедолагу? - Не помню, - отмахнулся Мишка, - говорят, Хромым его звали. Сердце сразу же ухнуло куда-то в пятки, и в ушах зашумело. Перед глазами появился образ жуткой девочки с фотографии. Неужели одна маленькая ниточка, ведущая к разгадке ее тайны, и та оборвалась? Хромой, значит... Страшная и нелепая смерть. Для сталкера с большим опытом сгинуть в комариной плеши - нелепость несусветная. Что ж... Зона и не такое вытворить может. - Седрик его звали, - говорю себе под нос. - А ну-ка, разузнай мне поподробней про Хромого Седрика. Адрес желательно. Кто-то же у него был. Мишаня хлопает глазами ровно пять секунд, потом уходит, ничего так и не спросив. Вот за что я люблю своего лаборанта, так это за готовность выполнять мои просьбы, невзирая на их кажущуюся абсурдность. С задачей Зеленый справляется на удивление быстро, и уже через полчаса я сжимаю в руках адрес Хромого Седрика. Как написал в записке заботливый Мишка - с ним проживает его жена и пятилетний сын. Не уверена, что хочу знакомиться с семьей сталкера, практика показывает, что это не способствует получению положительных эмоций, но сейчас желание узнать что-либо про фотографию пересиливает мой подсознательный страх, и, закончив свой рабочий день ровно к пяти часам, я торопливо выскакиваю на улицу. Сегодня солнышко вспоминает, что есть такой город Хармонт, и туда надо хотя бы иногда заглядывать. Поэтому до соседнего квартала, где и жил Хромой со своей семьей, я решаю добраться пешком. Лужи покрыты радужной бензиновой пленкой, и от этого становится тоскливо. Можно представить, что это настоящая радуга, но я этого не делаю: не по мне строить иллюзии. Это бензин, отрава, и вся наша жизнь отравлена, как эти лужи на дорогах. Хромой Седрик жил в отдаленном квартале, здесь и вовсе все пропахло запахом трущоб и выхлопными газами. Я подхожу к старому обшарпанному дому с покосившимся забором из полусгнивших досок. Да, успешным сталкера Хромого назвать было точно нельзя. Нажав на звонок, спрятавшийся под проржавевшим куском железа, я жду несколько минут. Потом нажимаю снова... и снова... никакого ответа. Наконец, дверь распахивается, и на пороге возникает потрепанная женщина лет тридцати пяти. Ее светлые волосы собраны в неак