куратный хвост на затылке, большой растянутый свитер достает до колен, и под ним явно больше ничего нет. Сквозь прорехи в драных, стоптанных тапках выглядывают давно не мытые ноги. Меня почти выворачивает от отвращения, так как сама я очень аккуратна к себе и своему дому и не терплю вот такого отношения к жизни. Тем более у нее есть ребенок, насколько мне известно. - Что вам нужно? - спрашивает она тусклым голосом, и меня обдает знакомый запах перегара. - Мне нужен... Седрик, - я запинаюсь на полуслове: а что мне действительно нужно от этого Богом забытого дома и уставшей от всего женщины? - А вы еще не в курсе? - спрашивает она все также тускло, без единой эмоции. Я не могу понять, то ли она готова отвечать на мои вопросы, то ли меня сейчас погонят отсюда поганой метлой. - Он погиб, - информирует она, и в тоне ее ни капли сожаления. - Пус-с-с-сть она уйде-от... - раздается шипящий голос из глубин захламленного дома. Я вздрагиваю, ибо сложно представить, что так может говорить человек. - Пус-с-с-сть ос-с-с-тавит нас-с-с-с в покое-е... - снова раздается оттуда же, но уже ближе. И я, наконец, вижу обладателя этих жутких интонаций. Лучше бы я вообще не приходила в этот дом! Черт же меня дернул разыскивать этого Хромого, будь он неладен! Прямо передо мной стоит мальчик лет пяти-шести. Он очень красиво и аккуратно одет, не в пример матери. Но тем не менее его облик внушает первобытный ужас. Все дело в его страшных глазах: черная радужка полностью скрывает белки, от этого ощущение, что смотришь в бездну, темный водоворот, который утягивает тебя куда-то туда, где страх и ужас, и боль, все перемешивается и грозит раздавить тебя, стереть в порошок... А когда ребенок открывает рот, то я понимаю, что глазками дело не ограничивается - у него жуткий раздвоенный язык, как у змей, отсюда и это шипение. - Вы были у врача? - выпаливаю я, уже понимая, что порю полную чушь. - Были, - тихо отвечает эта несчастная, - мистер Каттерфилд держит нас на контроле. Он говорит, что вскоре все закончится. Он говорит, что такие дети долго не живут. Это плата за дела моего мужа, это плата, а расплачиваться сполна теперь мне и только мне!.. - ее голос срывается на крик, и она безвольным мешком оседает в тесной прихожей, содрогаясь от рыданий. Я не знаю, как ей помочь - она во всем права, это плата, которую взымает Зона со сталкеров, и удивительное дело, что я у отца получилась вполне нормальной, не такой, как эти несчастные... Значит, мистер Каттерфилд уверен, что такие дети долго не живут. Точно! Он может помнить обезьянку с присланной мне фотографии, как же я раньше-то не сообразила. Однако, даже выяснив, кто это, я не узнаю ответа на главный вопрос - зачем было подкидывать эту фотографию мне? - Чей заказ выполнял ваш муж, когда последний раз ушел в Зону? - спрашиваю я, не позволяя ей закрыть дверь, навалившись на гнилой непрочный косяк всем телом. - Не ваше дело! - сопит она, дергая дверь на себя. - Уходите, умоляю вас, уходите! - Мне нужно, понимаете, нужно! - кричу я, и в каком-то отчаяньи, прибегая к последнему, совершенно непонятному аргументу, лезу в карман и достаю злополучную фотографию. Когда женщина видит, чем именно я размахиваю у нее перед носом, она пятится назад, к стене, приговаривая «Ой, мамочки!». - Имя! - сурово говорю я, осознавая, что мой нелепый маневр удался. - Дина Барбридж, - говорит она, не отрывая взгляда от фотографии, - Дина Барбридж. И тут в дело вмешивается ее больной сын, он подходит ко мне вплотную, наклоняет голову набок и высовывает свой страшный язык. Я уже получила, что хотела, но не могу отвести взгляда от этого существа и делаю шаг не из дома, а наоборот - вовнутрь. - Кевин, перестань! - истерически кричит жена Седрика, а в моих ушах только шипящий голос, который твердит что-то о моей совести и призывает меня убраться отсюда подальше. Я бы и рада, но мои ноги меня больше не слушаются, да и звуки вокруг больше неразличимы для меня. Вдруг какая-то сила подхватывает меня, возвращает в вертикальное положение и куда-то тащит. Спустя какое-то время начинаю понимать, что мне неудобно, мокро и больно находиться там, где я сейчас нахожусь. - Мария Редриковна, - говорит виноватый голос откуда-то из другой Вселенной, - Мария Редриковна, очнитесь, пожалуйста, я вас очень прошу. - Очнулась уже, - бурчу я, оглядываясь и обнаруживая себя на сырой земле, в вымокшем плаще. Голова моя мило покоится на коленях у Мишки, а сам он выглядит настолько несчастным в своих заляпанных грязью очках, что хочется его пожалеть. - Ты что тут делаешь? - вопрошаю я строго, начиная понимать, что уж Мишки-то точно тут быть не должно. - Не сердитесь, Мария Редриковна, - говорит он, потупившись, - я понял, что вы опасное что-то задумали, и не мог допустить... - Джентльмен чертов, - вздыхаю я с облегчением, нисколько уже не злясь на непослушного лаборанта: все-таки, как ни крути, он спас мне жизнь. Возможно. Плешь его знает, что случилось бы со мной в этом жутком доме дальше. - Ты помнишь, сколько мне лет? - вдруг спрашиваю я, садясь и пытаясь привести себя в божеский вид. - Двадцать восемь, - с готовностью отвечает он. И впрямь - помнит. Эх, Лана, ничего ты не понимаешь в мужчинах. Мне становится смешно. - А тебе, - говорю я, подняв кверху указательный палец, - двадцать. Вот и не забывай, - добавляю я торжественно, уже полностью поднявшись на ноги. Мишаня забавно краснеет и отворачивается - ну и ладно, вот пусть и помнит, и взгляды томные на ровесниц бросает, а не на своего руководителя. - Вы нашли, что искали? - спрашивает Миша, помогая мне отряхнуться. - Нашла, - рассеянно говорю я, пытаясь заставить мысли работать в нужном направлении. - Понимаешь, - объясняю, - я решила, что у Хромого был заказчик. Ну он бы не стал тащить из Зоны зеленку, не будучи уверенным, что ее точно заберут. А раз тащил, значит, был уверен, а раз был уверен, значит, был заказчик. Вот имя заказчика я и хотела выяснить. - А зачем вам это все? И зеленка эта?.. - озабоченность на лице Миши сменяется недоумением. Ах, ну да. Я же не рассказывала ему про фотографию. - Вчера мне подкинули вот это, - пожимаю я плечами, снова доставая фотографию мартышки в платье. Михаил долго изучает фото и даже принюхивается к нему. По его лицу заметно, что эмоции его одолевают самые разные: от презрительности и брезгливости до любопытства и чисто профессионального интереса. - А какое отношение к вам имеет этот изуродованный ребенок? - Ты уверен, что это ребенок? - спрашиваю я, и меня крайне занимает, что он мне сейчас ответит. - Абсолютно. Я даже слышал краем уха эту историю о хармонтской девочке, которая постепенно утратила человеческий облик. Ее отец был сталкером. - Ясное дело, - поддакиваю я, все еще надеясь, что Мишаня вспомнит что-нибудь полезное. - Я должна выяснить, каким образом эта фотография попала ко мне. И не спрашивай, почему. И зачем. Все равно не отвечу. - С вами, женщинами, всегда так, - закатывает глаза Мишаня, - ладно, допустим, вам надо выяснить. Согласен. Заказчик-то кто? - Дина Барбридж, - говорю я тихо, - знаешь такую? - Что-то слышал, - мой спутник неопределенно пожимает плечами. - Ну, а я про нее много слышала. Она - дочь Стервятника Барбриджа, мне мама про него рассказывала давно уже. Говорят, она и ее брат Артур чуть ли не единственные дети, которые родились без патологий у отца-сталкера. - Но ваш же отец тоже вроде сталкером был... - задумчиво говорит Миша. - Был, - соглашаюсь я. Но я - исключение. Как и Дина. Артура, кстати, давно нет в живых. И мне очень хочется понять, каким образом тут замешана Дина Барбридж. - Я понял, - Миша грустно улыбается, - я все понял. Мария, вы собираетесь побеседовать с этой женщиной? - Именно, мой дорогой Зелененький, именно, - мое настроение улучшается непонятно отчего, и я даже начинаю подпевать себе под нос: «И опять окунаясь в иллюзию снова, ты не веришь себе никогда, сталкер слова»... - Я иду с вами, - говорит он с непоколебимой решимостью в голосе. И даже задирает подбородок, чтобы казаться еще немного выше. Для солидности. - Тем более у меня машина, - учитывая, что это ржавый фольксваген мохнатого года, я, видимо, должна проникнуться весомостью сего аргумента. - Ладно, Миша, - покорно говорю я, в душе ликуя: не очень-то мне хотелось идти в дом Барбриджей в одиночестве. Но