— Допустим. — Абашеев с трудом сдерживал охватившее его нетерпение. — А что вы знаете о пушнине, которую посылал ему Ромин?
— Какая еще пушнина? — Таюрский бросил на него быстрый взгляд. — Меха, что ли?
— Меха. Кстати, где Ромин их доставал?
— А я почем знаю. Таюрский равнодушно пожал плечами, но от следователя не укрылось, что его голос звучал не особенно уверенно. — Вы бы его спросили.
— Дойдет очередь, спросим и его, — пообещал Абашеев. — А пока давайте поговорим с вами. Вы ведь тоже продавали ему шкурки?
В первый раз за все время их знакомства на хмуром лине Таюрского появилось подобие усмешки.
— Это кто же вам сказал? — Он сузил глаза. — Уж не Кешка ли?
— Нет, не Золотухин. А разве вы не передавали Ромину шкурку соболя?
— Так то подарок! — Таюрский пожал плечами. — Я ведь не за деньги, а так, на память.
— На память… — насмешливо повторил Абашеев. — У вас, что же, есть лицензия на охоту?
— Ну, нет.
— А вы знаете, что промысел на соболя строго ограничен?
— Знаю. Ну и что?
— Тогда вы должны знать, какое наказание полагается за незаконную охоту.
Некоторое время в комнате было тихо. Таюрский молча глядел себе под ноги, а следователь записывал его показания. Наконец, он отложил ручку в сторону.
— Может быть, поговорим откровенно? Или вы будете настаивать, что отдали соболя бесплатно?
— Буду. — Таюрский упрямо нагнул голову. — А что мне врать? И так. и эдак, все одно теперь штраф платить.
В этом он был совершенно прав. Факт незаконной охоты налицо, и ни цель, с какой он передал Ромину шкурку, ни сумма, вырученная им при продаже, не имели теперь для следствия существенного значения. Но может быть как раз поэтому непонятное упорство, с каким Таюрский настаивал на своей нелепой версии, стало раздражать Абашеева.
Следователю вспомнилась неказистая обстановка, которую он видел в доме Таюрских. Три колченогих стула и лавка вокруг самодельного стола, в углу старая железная кровать с поржавевшими шишечками, да низкий топчан у печки, покрытый выгоревшим рядном. — За шкурку соболя, да еще черного, Таюрский мог получить в За- готпушнине достаточно, чтобы обставить свое жилье более прилично. Можно было допустить, что Ромин предложил ему больше, и корысть у Таюрского оказалась сильнее опасения крупного штрафа. Но отдать соболя даром? Это уж было ни с чем несообразно.
— Что же за отношения у вас были, если вы сделали Ромину такой дорогой подарок?
Таюрский с вызовом поднял голову, на темных скулах обозначились тугие желваки.
— Нешто рассказать? — С минуту он глядел на следователя, раздумывая, потом добавил с кривой усмешкой: — Вы все равно не поймете… Ну да ладно, слушайте…
Невысокие горы, кое-где покрытые багульником и молодым березняком, с двух сторон нависали над узкой лентой Витима, который все время петлял, поминутно меняя направление, словно стремился уйти от обступивших его каменных громадин. Камень был всюду, и даже посредине реки, где, казалось, должна быть наибольшая глубина, громоздились одна на другую темные глыбы валунника, словно кто-то хотел перегородить бурные и своенравные воды каменной плотиной.
У камней то и дело закипали водовороты, и водитель юркого катера изыскательской партии, захвативший Валентина в Лосихе, осторожно обходил их. Катер шел по Витиму третий час, и Валька уже устал шарахаться по сторонам, когда на поворотах в низкий борт ударяла волна, и на него летели ледяные брызги.
Неожиданно стук мотора прекратился. Катер стоял посредине реки, а сидевший с водителем человек с черной бородкой, в синей меховой куртке торопливо дергал затвор своей двустволки. И тогда Валька увидел маленькую кабарожку. Высоко подняв мордочку и часто забирая передними ногами, она плыла прямо на них, видимо, спасаясь от волка или россомахи.
Человек в куртке выстрелил. Кабарге оторвало челюсть, она легла на бок и забилась. Вода вокруг густо окрасилась кровью.
— Дай-ка сюда, — не выдержав, Валька рванул у бородатого ружье и прицелился. — Вот и все.
— Молодец. — Человек в куртке повесил ружье через плечо. — Ты ведь из Осиновки? Так, может, зажаришь добычу-то? А я бы выпить принес.
— На кой она мне? — Валька усмехнулся. — Неровен час, еще увидит кто. Их ведь не бьют сейчас, запрещено.
— Ерунда. — Бородатый пренебрежительно дернул плечом. — Скажешь, Ромин добыл. По рукам, что ли?
Под вечер он действительно пришел к Вальке домой, и они долго сидели за бутылкой спирта, слушая, как на сковороде шипит и потрескивает нежное кабарожье мясо. До Ромина, видно, уже дошли кое-какие слухи о Вальке, потому что он то и дело сводил разговор на охоту, не замечая выразительного молчания Вари и осуждающих взглядов Валькиной матери.