Я оглянулся, но не увидел никого, кроме тявкающей собачки, мчавшейся по улице.
- Ничего там... - начал я и замолчал.
Сагата пропала, словно ее и не было. Собачка пролетела мимо меня и принялась облаивать черную кошку, сидевшую на воротном столбе возле дома.
Прошла неделя, а дочь Вылки не шла у меня из головы. Днем я только о ней и думал, а ночью мне снилась черноглазая красавица. Она ласкалась, тыкалась в щеку острым холодным носиком, и весело хохотала, заматывая черные, как соболий мех, косы вокруг моей шеи.
Я пытался узнать у коллег, где учится или работает Сагата, но никто даже не подозревал, что у старого рыболова есть дочь. Вечерами я прогуливался у дома Вылки, но ни его самого, ни старухи Литысь, ни красавицы не встретил, а калитку мне не открывали - или хозяев не было дома, или просто не хотели меня видеть.
Однажды вечером, когда я, приплясывая на морозе, в очередной раз нажимал кнопку звонка, кто-то ткнул меня в бок. Это была Литысь. Отодвинув меня от калитки, она сказала спокойно и буднично:
- Если хочешь Сагату увидеть, завтра с утра будь готов. Я к ней в лабаз пойду, продукты увезти надо. Поможешь, заодно.
Утром я был возле дома Вылки, чисто выбритый и изнывающий от нетерпенья. Литысь посмотрела на меня, вернее, на мои валенки, хмыкнула и притащила оттуда-то меховые сапоги, а к ним - две пары толстых носков. К сапогам полагались лыжи, но не такие, как мне приходилось видеть раньше, а короткие и широкие, обшитые шкурами мехом вовнутрь. Старуха выволокла два рюкзака и один из них надела мне на спину. Рюкзак казался неподъемным, но я все готов был выдержать, только бы увидеть Сагату.
Потом мы долго шли околицей, берегом реки, свернули в кедрач. Литысь уверенно торила лыжню, а я, обливаясь потом от тяжести, старался не отстать. Мне казалось, что старуха нарочно запутывает меня, чтобы я не мог найти дорогу обратно. Чем дальше мы шли, тем больше я начинал сомневаться - а правильно ли поступил? Побежал в тайгу за незнакомой бабкой. Кто знает, что у нее на уме?
Но все опасения пропали, когда к полудню мы добрались до лабаза - деревянного домика на сваях, где охотники хранили припасы, чтобы их не растащили звери. Возле лабаза я увидел знакомую фигурку - Сагата в шубке и унтайках стояла на снегу и махала нам рукой. Белоснежные зубы так и сверкали на солнце.
- Не испугался, значит? - весело приветствовала он. Перехватила у матери рюкзак, легко вывернула содержимое в лабаз, потом так же поступила с моим рюкзаком. Взамен она передала Литысь уже знакомый мне берестяной короб, от которого кисловато пахло звериными шкурами.
- Пойдем, - девушка взяла меня за руку. - Она придет за тобой завтра утром.
Я пошел за Сагатой не оглядываясь, и это больше смахивало на северное колдовство, о котором столько приходилось слышать. Сагата весело болтала, но я даже не понимал ее слов.
Девушка привела меня на поляну, где под елями притаилась покосившаяся охотничья сторожка с единственным крохотным окном. Сагата помогла снять лыжи, от души потешаясь над моей неловкостью, и я, пригнув голову, чтобы не удариться о низкую ободверину, шагнул следом за ней, в теплую темноту избушки. Внутри пахло пихтой, смолой и звериными шкурками, в печке весело горел огонь, а на столе стояла керосиновая лампа.
- Сегодня ты гость, не говори ничего, - сказала Сагата, обняла меня за шею и крепко поцеловала в губы. Потом отстранилась и стала расстегивать пуговицы на шубе.
Это, действительно, было северное колдовство: и внезапно погаснувшая керосиновая лампа, и лихорадочный румянец на лице Сагаты, и ее смех, когда она точно так же, как в моих снах, наматывала мне на шею черные косы.
Ночью мне послышалось странное сопение. Еле разлепив глаза, в свете луны, заглядывающей в оконце, я разглядел спящую Сагату. Распущенные косы ее опутали нас, как шелковые веревки. На ее обнаженной груди лежал местный оберег - сухая соболья лапка. Губы девушки были приоткрыты, легкое дыханье даже не долетало до моей щеки, но сопенье не прекращалось, становилось все громче и громче, и походило на тихое рычанье. Я повернул голову и увидел лицо человека, склонившегося над кроватью. Раскосые маленькие глазки и приплюснутый нос придавали ему звериное, медвежье выраженье. Он поднял руку с широкой, как лопата, ладонью и короткими пальцами, как вдруг Сагата проснулась.
Она вскочила с постели так стремительно, что ее распущенные волосы скользнули по мне, словно змеи. Она что-то тихо сказала склонившемуся над нами мужчине и толкнула его в грудь. Он ответил на незнакомом мне языке и попятился. Сагата продолжала наступать, а он несколько раз порывался обойти девушку, но та бросалась на него всем телом, отталкивая к двери. Я был уверен, что все это мне снится, потому что, как это бывает во сне, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. У самого порога Сагата вцепилась в мужчину и вместе с ним выкатилась в сени, то ли бормоча что-то, то ли подрыкивая, как дикий зверек.